— Затишье перед бурей, — шепнул Улан. — Не расслабляйся.
И точно. Едва ратники сбились в кучку, пристыженно сопя, как боярин, встав с лапника, молча прошел к ним и, не говоря ни слова, презрительно сплюнул на снег.
— Цена енто ваша, — пояснил он и, повернувшись к недавним пленникам, застывшим в ожидании очередной каверзы, заметил: — А вы тож не больно-то радуйтесь. Нешто енто божий суд? Так, забава, а таперича начнем всурьез. Поглядим, что запоете, когда на вас с сабельками пойдут. А ты, Ольха, ентим подыщи что поплоше.
— А если мы не хотим участвовать в этом балагане? — подал голос Сангре.
Иван Акинфич невозмутимо пожал плечами:
— Так зарубят, по-простому, — и поторопил ратников.: — Да быстрее, чего копаетесь-то.
Петр, набычившись, некоторое время молча взирал, как дружинники извлекают сабли из ножен. Оглянувшись в сторону друга, изумленно протянул:
— А ведь и впрямь зарубят. М-да-а, сдается, плавный аллюр наших судеб незаметно перешел в дикий галоп. А мы ж с тобой так старались, чтоб ни единого ребра не сломать, ни одной челюсти у этих шлимазлов не свернуть. Вот и делай людям добро.
— Деваться некуда, — вздохнул Улан и сквозь зубы процедил: — Работаем по плану «Захват». Главаря беру в заложники, дальше по обстановке. А ты заговаривай зубы.
Петр хотел спросить, с чем он собрался брать этого гада в заложники, они ж с пустыми руками, но вспомнил про ножи, сунутые Заряницей в телегу. Да и вообще, не время для дискуссий — коль друг, всегда считающий на несколько ходов вперед, принял такой план, значит, успел его продумать. Сделав пару шагов вперед по направлению к боярину и возмущенно уперев руки в боки, Петр приступил:
— Ша, дядя! Сделай паузу в ситуации и не озлобляй меня, бо я, как человек, измученный квасом — а пепси тут не достать ни за какие деньги — нынче и без того пребываю в шибко дурном расположении духа. Ты чего ж творишь, кафтан казённый, зипун цигейковый?! Думаешь, за нас и заступиться некому? Да за меня вся биндюжники на Привозе поднимутся и сам памятник Ришелье по такому случаю сойдет со своего пьедестала, чтоб выразить свой праведный гнев. И ты еще почуешь, как тяжкая каменная десница сдвинет тебе нижнюю челюсть в район затылка, а сам череп вгонит поближе к мочевому пузырю, чтоб ты мог детально рассмотреть собственные камни в почках.
Иван Акинфич, недоуменно нахмурившись, тем не менее слушал, не перебивая. Ратники тоже изумленно вытаращились на Петра. У половины, не меньше, аж рты полуоткрылись.
Где находится Улан и что он делает, Сангре не видел, а оглянуться в его сторону было нельзя. Оставалось надеяться, что ступор дружинников продлится хотя бы еще пару минут и друг успеет уложиться за этот срок.
Первым, очнувшись, подал голос Ольха:
— Чего мужик буровит-то? — обратился он к боярину, но тот, злорадно оскалившись, отмахнулся и небрежно бросил:
— Енто у него со страху. Ништо, пущай потокует перед смертушкой.
Изобразив на лице праведный гнев, Петр шагнул поближе:
— И смертушкой меня пугать не надо, шакал нещипаный. Может, моя и близко, но твоя, поверь, куда ближе. Я тебе что, бублерка с мешочком, чтоб ты мне здесь мог, поц драный, мою масть на шушу опускать. Да если бы твой папа знал, каким козлом ты вырастешь, он бы к твоей маме на полет стрелы не подошел, а мама бы сбегала к гинекологу на аборт, причем на всякий случай два раза подряд, а также разогнала всех аистов над домом и потравила всю капусту на своем огороде…
Улан управился, сумев за пару минут неторопливо приблизиться к боярину. Не до конца, оставалась пара метров, но ближе подходить было рискованно, поэтому их он ухитрился преодолеть за один-единственный прыжок, в падении ловко сбив с ног Ивана Акинфича и повалив его на снег. Никто из ратников, стоящих рядом, и дернуться не успел. А в следующее мгновение Улан, ловко запрокинув голову боярина и прижав нож к его горлу, громко крикнул воинам:
— Всем стоять, где стояли, иначе…
Продолжать не стал, и без того понятно, что тогда приключится.
— Вот так, — хмыкнул Петр и, подойдя вплотную к беспомощно застывшему Ивану Акинфичу, злобно вращающему глазами, укоризненно заметил: — А ты еще надо мной насмехался, фраер ушастый. Получается, правду я сказал: неизвестно чья смерть ближе, — краем глаза уловив чье-то шевеление, он резко развернулся и рявкнул на ратников: — Сказано же стоять, шлимазлы! Теперь наша очередь шутки шутить. Трёх коней оседлать и сюда их, живо!
— И еще двух заводных, — негромко уточнил Улан.