Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)

– Ну если живёте здесь… Интересно – как, зачем. Я тут недавно.

Бритоголовый гикнул. Посмотрел на соседа.

– Тоже хочешь, что ли? – Тот, что в бейсболке, допил чай.

– Чего?

– Ну живём здесь, и дальше чё? – спросил бритоголовый.

Я повторил, что не видел в Гоа русских, что интересуюсь тем, как они тут живут. Глупая затея. Разговор не получался.

Подошёл официант. Поставил мне чашку чая. Он видел, что я пересел. Спросил про салат. Я наскоро показал ему, чтобы салат сюда не приносил.

– Сахарку?

Тот, что сидел в бейсболке, показал на горкой сложенные кубики тёмного тростникового сахара. Я взял один. Размешал.

Спрашивал парней, чем они занимаются, как зарабатывают, откуда приехали. Ответы были бестолковыми.

Нужно уходить.

Парни отчего-то оживились. Поглядывали друг на друга, шутили, смеялись. Давили кулаком губы. Странные… Быть может, под наркотиком. Наконец продолжили свои разговоры (путаные, нелогичные). На меня не смотрели. Напрасная затея. Так просто – с наскока – людей этих не узнать. Здесь нужно быть своим .

Допил чай. Покачиваю кружку.

– Ладно, я пойду.

Ответа не было. На меня даже не посмотрели.

Ничтожное приключение, о котором я не рассказал бы, если б не его последствия.

Спустившись из кафе (русские парни вышли за десять минут до нас), я заметил, что дыхание моё стало излишне глубоким. Горло сузилось. Воздух шумно наполняет лёгкие. Голова кажется высокой. Оля спрашивала о моём неудавшемся разговоре, но я молчал – наблюдал за своими ощущениями. Заподозрил новую болезнь. Теперь что? Очередная малярия? Зачем? Воду пью не ту… Хотя… Так! Мысли путались. При чём тут вода? О чём я, собственно, говорю? Да нет, я молчу. А мог бы говорить. Но что скажешь, если никто не… Так! Я тряхнул головой. Голоса прохожих делались тише, делались громче. Темно. Вечер. Я не уверен в том, что асфальт подо мной твёрдый. Наступаю на него, давлю; он будто и не асфальт, а земля…

– Я громко дышу?

– Что? – Оля идёт рядом, поглядывает на меня.

– Я громко дышу?

– Нет.

– Странно. Мне кажется, что дышу оглушительно.

– С тобой всё в порядке?

– Не знаю.

Наш дом. Отворили калитку. Поднялись в комнату.

Горячка ума.

Измерил температуру. Тридцать шесть и шесть. Но я горю. Лёг. Все чувства искажены. Усиливается. Отравился? Малярия? Лихорадка? СПИД? При чём тут СПИД…

– Ты дёргаешься.

Я? Не может быть. Ну да… Дёргаюсь. Мне нравится чуть-чуть подёргиваться. Так хорошо. Пульсация идёт по телу. Вибрирую, и это приятно. Электричество расходится от лёгких, от сердца. Дышу ритмично, медленно. Втягиваю живот в пустоту.

Рот… рот наполнен шерстью. Глупость!.. Вычёсываю себе язык. Ногтями. Жёстче, настойчивей.

Кто-то шепчется под подушкой. Нет. Это на улице кричат.

– Выключи телевизор.

Молчание.

– Оль, я же нормально прошу – выключи телевизор!

Молчание. Потолок расходится; мы на палубе; если бы море; но трещины синие, хотя этот художник неправ. Хорошо здесь. Тепло. Воздух – как вода. Я плаваю.

– Оля! Ну! Телевизор…

– Здесь нет телевизора…

Оля плакала. Я понял это по её голосу, и сразу отрезвел – вынырнул из поглотившей меня гущи.

Оля сидела в стороне. Красные глаза. Смотрит. Ей страшно. Я всё понял.

– Сахар! Оля, всё дело в сахаре.

Оля качает головой. Ей кажется, что я брежу.

– Нет, послушай. Я сейчас всё серьёзно. Я очнулся. Дело в сахаре. Сахар, ты понимаешь!!

Не могу управиться с собой. Зачем я кричу? Ещё и глаза, кажется, выпучил… Как объяснить? Заставляю себя сжаться. Сконцентрироваться. Пульсация из живота. Язык опять зарастает шерстью. Нужно держать себя. Одному было бы проще. Оле нужно всё объяснить. Смотрю на простыню. Говорю тихо.

– Оля, слушай. Я сидел за столом. Мне принесли чай. Эти дали сахар. В сахаре что-то было. Это не болезнь. Это наркотик. Я не знаю, что это, но это… Это сбило моё восприятие. Не знаю, сколько это продлится. Нужно перетерпеть.

Неожиданно понимаю, что при словах этих громко пыхчу – расширенными ноздрями. Не могу успокоить свои движения. Перестал пыхтеть; вскоре заметил, что ритмично сдавливаю друг о друга колени, жму пальцы на ногах. Перестал жать; начал покачиваться. Наркотик. Нет сомнений.

– Это ЛСД. Кислота. Могли капнуть. Знаю… Помнишь Кирилла?

Но может быть и другое…

Рюкзаки стояли собранные. Я мог лежать.

Включил для успокоения музыку. На телефоне сохранились песни Джонни Кэша. Понял скоро, что ритм музыкальный не отвлекает, но заталкивает в наркотическую пульсацию. Выключил.

Борьба разума с опьянением. Я чувствовал свою слабость. Пытался приноровиться к изменившимся чувствам, понять, что усиливает искажение, что нивелирует. От страха перешёл к работе.

Знаю, что состояние это продлиться может долго. Хочу одного – скорее лечь в автобусе, спать.

Оля следила за временем; убедилась наконец, что я способен трезво отвечать. Слово «наркотик» её пугало, но она была молчалива и тиха.

Вышли на улицу.

Распрощались с хозяевами.