Только что возвратились из кинотеатра. Фильм был блокбастером наисвежайшим – Ek tha Tiger, но смотрел я больше на зрителей (всё, экраном показанное, отозвалось скукой; и не в хинди была проблема, а в примитивности сюжета – речь всякая понятна без перевода).
В кинотеатр запускали полицейские, при этом проверку устраивали, как в аэропорту. Олю в кабинку отдельную завели – для досмотра. Зашли мы с опозданием кратким, по темну.
Фильм был двухчасовой (один билет – 86 рублей). В середине – антракт для восполнения запасов попкорна. Шум в зале порой делался громче выстрелов и взрывов на экране. Когда появился главный Мужчина, крик, визг, топот вокруг сделались поражающие. От зала фильму во всём находилось сопровождение. Ударил герой противника – клич; обнял героиню – визг; сглупил – смех; облегчился в кустах – аплодисменты; показал торс – топот. Наибольшая шумливость вокруг получалась при драках и танцах. Иногда не мог я различить – кричат ли паникующие в фильме горожане или радующиеся спецэффектам зрители. Песни всем залом сопровождались. Парни рядом с нами вздёргивались, когда Tiger выбивал десятки в дартс, когда сносил ударом одним противников многочисленных. Сзади ребёнок грудной плакал – родители, нужно полагать, иного воспитания (кроме боевиков болливудских) не знают.
Крик нескончаемый я объяснил тем, что иного послабления эмоционального для индийцев не случается. Свободы нет в чувствах; теснота вокруг. Подростки напряжение теряют, когда на фильмах кричат, а взрослые – тем, что детей лупят. Видели мы воспитание такое; близким примером были се́мьи из поезда вчерашнего. Мать и отец били дочь свою (лет четырёх) – казалось, голову ей повредят. Другой отец, дочь на полку поднимавший, почувствовал её сопротивление и в злости так швырнул её вперёд, что ударил об стенку; несдержанностью своей был раздражён и потому вдогонку прибил дочь ладонью. Сын (лет шести) от родителей выбежал, остановлен был мужчиной чужим и бит им в назидание, возвращён к матери и бит повторно – уже матерью. Так же индийцы жестоки к собакам, кошкам. И здесь подтверждается впечатление моё о непосредственности большинства индийцев. Их эмоции ничем не прикрыты, односложны. Официант, недовольный чаевыми, такое разочарование на лице покажет, что недавняя вежливость его лицемерием вспомнится. Узнав, что товар в лавке не по твоему интересу выставлен, продавец без стеснений улыбку небрежением сменит и без слов – взглядом лишь – попросит товар его не загораживать от прочего люда. Когда при Тадж-Махале гид нам навязался на краткий рассказ (тогда ещё не наловчились мы открещиваться от людей таких), был он мягок, обходителен – в поведении показывал значимость свою; когда же я отказал ему даже в малой плате, значимость всякая изошла мгновенно, сменилась пришибленностью, унынием таким, что захотелось его утешить – пусть бы сотней рупий (я этого не сделал). Индийцы не таят эмоций, сразу воплощают их в движении, мимике. Потому и детей лупят – сами от инфантильности не отошли. В той же России лупят дочерей и сыновей с жестокостью не меньшей, но делать это стараются в уединении семейном, а значит – почитают чем-то неприличным. Это – шаг вперёд. Прячутся; чуют, что гадостят. Индийцы уверены в насущности пощёчин и тычков, не возмущаются, когда ребёнка их густо шлёпнет чужой им человек.
В мыслях шатких я отдалился от кинотеатра. Но размышления эти не мог не привести, ведь часто в путешествии нашем возвращаюсь к ним, а значит, почва им существует явная. Однако – ещё несколько слов о кинотеатре.
В антракте зрители увидели нас и в том получили новое развлечение. Сделалось им наше полулежание бездвижное в креслах лучшей мизансценой.
К концу фильма (в преддверии неизбежного
Амрицар – город небольшой, знойный; во многом Джайпур напомнил; отличие было в сикхах, в условной чистоте. Здесь так же гниют свалки уличные, а тротуары туалетом пахнут, но забота о порядке видна; промежутки тесные между домов мусором не завалены.