Намек. Архивный шифр

Был в составе экспедиции средних лет офицер, ничем особенно не выделявшийся, Анатолий Пьянов. В общение вступал он редко и лишь по делу, держался с вышестоящими без подобострастия, с нижестоящими — без надменности. Вот и всё, что заметишь про него. С Никитой Ильичом был он знаком прежде — случайно и, как говорится, шапочно — познакомились в Английском клубе в Москве. Пьянов был москвичом и по рождению, и по месту постоянного жительства, и по самому образу мыслей. И ещё Пьянову повезло быть выбранным в члены Московского Английского клуба. Болотин же оказался тогда в Первопрестольной проездом после экспедиции. Представил их друг другу товарищ Никиты Ильича по масонской ложе, который как раз и пригласил Болотина провести вечер в клубе. У товарища язык за зубами не держался, потому новый знакомец уж с самого начала узнал, что Болотин тоже состоит в масонах.

Болотин, к слову, состоял в ложе, имевшей места для собраний как в Петербурге, так и в Москве, что было весьма удобно при его кочевом образе жизни.

В день знакомства, в Москве, где воздух ещё был пропитан гарью, хотя более двух лет минуло от пожара, недолго проговорили ради вежливости да разошлись. Но в скуке атлантического похода, не отмеченного слишком грозными бурями и штормами, Анатолий Львович, пользуясь любым удобным случаем, подступал к Болотину с расспросами о масонстве. Никита Ильич отвечал как человек, с одной стороны, связанный клятвами хранить определённые тайны, с другой — порядком разочарованный, однако понимал, что неизбежно по возвращении в Отечество Пьянов попросит рекомендацию для первого посвящения.

Однажды Анатолий Львович сказал с усмешкой:

— Должны наши беседы забавлять сторонних наблюдателей. Вот, скажут, два бирюка сошлись!

Верно подметил. Оба сторонились хмельных застолий да длительных карточных баталий с бесполезными, ненужными разговорами, скоро уходили в себя, вовсе уходили от компаний. Никита Ильич пустой болтовни не терпел и давно пресёк бы, если б не чувствовал, что для Пьянова разговоры о масонстве не являются лишь способом скоротать время.

Масонство тот всё же понимал по-своему. Никитой Ильичом оно мыслилось, в первую очередь, как исполнение общественного долга, возможность принести пользу, большую, чем на государственной службе. Послужить людям тайно, думалось ему, можно с большей отдачей, нежели при явной службе, чересчур многими препонами ограниченной. Анатолий Львович, в свой черёд, интересовался — куда более, чем общественной пользою, — чудесами. Ему романтически представлялось, как многим непосвящённым, что каждого масона при проведении обрядов наделяют особым даром — не то сквозь стены видеть, не то владеть человеческой волею посредством силы взгляда, не то предметы воспламенять.

А всё же не могут люди постоянно мусолить одну и ту же тему. Часто заговаривал Анатолий Львович о родной Москве, по которой скучал. Семья его — жена с детьми и пожилой отец — оставались пока в фамильном имении под Волоколамском, где климат был, по его суждению, сыроват. Анатолий Львович мечтал скорее отстроиться в Москве и перевезти семью. Он горько переживал разрушение и разграбление московских святынь французским войском. Пожар, кажется, куда менее огорчал его.

— Любым здравым резонам вопреки Москва была застроена. Курятник на курятнике!

— Но Баженов, Казаков! Столько великих творений восемнадцатого столетия утрачено безвозвратно. Ужели не жалко вам? — возражал Болотин.

Пьянов принуждённо соглашался, однако мыслями был устремлён в будущее. Он переживал из-за стеснённости в средствах, но повторял твёрдо:

— Ничего. Отстроимся!

Большое подспорье видел в образцовых проектах, разработанных архитекторами по заданию Комиссии для строения Москвы.

— Гораздо удешевляет строение. И красиво будет: весь город в общем стиле. Площади, улицы широкие, дома строго в линию. А образ совсем другой, нежели петербуржский. Копирования нимало! Самый дух Москвы будет сохранён, самая суть. Очень хорош проект застройки!

Увлечённость-то Пьянова строительством и решила дело, когда Никита Ильич вдруг бухнул ему:

— А не хотите ли стать североамериканским масоном?

Анатолий Львович смущён был немало и усомнился, отчего же непременно североамериканским? Не лучше ли вступить в братство в родном Отечестве? Однако услыхав, что «истинные вольные каменщики» готовы поделиться сокровенными секретами зодчества, загорелся:

— Это нужно нам нынче. Нельзя отказаться!..

При переговорах с американцами возникло затруднение. Те были рады-радёшеньки принять в ряды своего братства двоих русских вместо одного. Но вот загвоздка. Кандидату полагается пройти испытательный срок прежде, чем он заслужит право посвящения в ученики. Тут Никита Ильич, к церемониям, тем паче заморским, относившийся равнодушно, взял грех на душу: чувствительно наступил Пьянову на туфлю, чтобы молчал, и соврал не моргнув глазом:

— Мой товарищ глубоко постиг масонские истины. Лично по моей рекомендации он принят учеником в русское братство, в котором состою я сам. Посему господин Пьянов вполне достоин стать подмастерьем любой ложи мира.