Наоми

Ночь потихоньку вступала на трон, погружая всё в сон. Едкие лучи от уличных фонарей раздражённо мерцали в глазах, создавая огромные по величине блики. Я бежал по городу, фактически не открывая глаза, как крыса по памяти. Я почувствовал, как под моими ногами твёрдый бетон сменился каменистой аллеей, а затем и вовсе травой. Запах зелени и чистоты ударил мне в нос, оповещая о том, что уже скоро я приземлюсь на свою любимую почти уже десять лет скамейку и забудусь неведеньем снова.

Еле уловимые для меня звуки стали чётче слышны, и я открыл глаза, привыкая к тусклому свету. Группа подростков ютилась на моей любимой скамейке, чем вывела меня из себя. Я схватил лежащую неподалёку сломанную недавними порывами ветра ещё не засохшую ветку и с диким бешеным воплем бросился на толпу, отгоняя подростков от моего места. Когда все дела были сделаны, я завалился на скамью и вытащил аккуратно спрятанный в нагрудный карман рубашки двух кубовый одноразовый шприц, до краёв наполненный заветной слегка белёсой жидкостью. Задрав рукав своей уже несвежей рубашки так, что она перетягивала мне руку выше локтя, я, нащупывая вену, почти наугад делаю укол, вводя всю жидкость в себя до конца.

Первая волна наслаждения накрыла меня, когда я ещё не успел вытащить шприц. Тёплый обжигающий воздух силой ударил меня по лицу, а лёгкий туман погрузил в неизвестность. Я дёрнул рукой, сбрасывая с себя шприц, и вцепился обеими руками в скамейку. Меня бросало по ней из стороны в сторону, словно невесомый полиэтиленовый мешок, подхваченный слабыми порывами ветра, иногда обжигая почему-то лицо. Лёгкая боль в ногах сменилась судорогами пальцев, а затем острая боль в животе, как будто в него вонзили нечто острое и холодное, разошлась по всему телу, но вскоре розовая пелена начала появляться, одурманивая рассудок. Неожиданно со мной рядом сел огромных размеров плюшевый мишка в точности, как был у меня в детстве, но только в человеческий рост. Он обнял меня, балуя своей плюшевостью и запахом дома. Так счастлив я ещё не был, я забыл о моей боли и мотаниях меня по скамейке, полностью расплываясь в медведе. Когда он исчез, счастье осталось. Я сидел в ожидании новой волны радости, но, когда резко повернул голову вправо, то увидел отца. Он по-прежнему молодой сидел на скамейке, слегка покачивая своими ногами. Отец не смотрел на меня, одна его рука была завёрнута за спину, что-то от меня пряча. Безмятежный стук сердца сменился неистовым биением и, казалось, что сердце вот-вот вылетит, разрывая грудину на части.

– Папа, – это всё, что я из себя выдавил.

Он покачал головой, будто прерывая меня или отрицая эти слова, а затем он просто поднялся и положил на скамейку еловую веточку, так надёжно скрываемую у него за спиной, и просто пошёл по аллее навстречу белому свету. Вскоре он просто исчез, а свет начал касаться моих скрюченных ног и, как только он достиг моего сердца, которое ещё недавно билось в конвульсиях, он растворился, погружая меня в темноту. Сердце замедлилось, а вскоре и вовсе остановилось, оканчивая свою работу. Я умер. Мне казалось, что на моём лице отразилось неведенье и испуг, а когда я взглянул на себя со стороны, то обнаружил отчаянье. Запрокинутая назад голова и лужи кровавой пенной жидкости – вот всё, что я там увидел. Никакой радостью и безграничным счастьем там и не пахло, отчаяние и уныние витало повсюду. Вот так некрасиво я бросил эту ненужную мне жизнь, вот так обо мне и будут говорить те, кто утром найдёт меня на скамейке. Моя бедная мама будет рыдать, но наконец-то это будут искренние слёзы свободы и облегчения. Я оставил её, оставил в покое, первый раз в своей жизни сделал поступок, достойный любящего настоящего сына – я перестал мучить свою мать, которую, если честно, любил больше своей жизни, любил всегда, жаль, что едкая жидкость не давала мне этого вспомнить.

Когда души Мэтью и Наоми наконец-то стали друг от друга свободны, они разлетелись по сторонам, совсем не желая заглядывать в глаза того, кто так же, в принципе, как и он сам, был хорошим в кавычках ребёнком, боясь в первую очередь увидеть в их отражении собственное проявление я. Но тут, в принципе, и смотреть-то не особо и нужно было. Теперь каждый из них знал, где именно то место, на котором он изначально споткнулся, но не у каждого, к сожалению, было время и шанс попытаться всё изменить, поэтому-то Наоми и летела быстрее ветра назад в красную комнату, желая закончить все испытания, подсознательно зная, конечно, что первая часть пути бессмысленно ею испорчена, но надежда всё же была, она, как маленький уголёк в костре бытия, всё ещё тлела. Наверное, в нашей семье просто не привыкли сдаваться даже тогда, когда кажется, что выхода нет, мы всегда находили скрытую дверь, не желая мириться с действительностью.

Глава 13

Дверь десятая – «Кусочки целого»