Наперекор судьбе

Постоянного жилья в Париже у Адели не было. Она останавливалась в отелях, тратя на это и на поездки кучу денег. В Лондоне она по-прежнему жила с родителями на Чейни-уок.

Родители не одобряли ее отношений с Люком, но после того, как Адель все честно им рассказала, старались поддерживать ее – в первую очередь финансово. Ее отца услышанное не столько разозлило, сколько опечалило. Однако его печаль распространялась только на дочь.

– Дорогая, я не сомневаюсь, что Люк – очень обаятельный мужчина, но какое будущее он способен тебе предложить?

Мать в своих разговорах с нею была более практична:

– Адель, Люк Либерман просто пользуется тобой. У него нет никаких поползновений хоть что-то сделать для тебя. Прости меня, но ты сейчас выставляешь себя полной дурой.

– Меня это не волнует.

– А стоило бы. В Лондоне, да и во всей Англии есть немало достойных молодых людей. И пока ты значительную часть своего времени проводишь в Париже с мужчиной, который не только женат, но и не может развестись, ты едва ли найдешь себе подходящую партию. Я уже не говорю об удачном замужестве.

На это Адель отвечала, что повидала достаточно этих «достойных молодых людей», но ни один не вызвал у нее желание выйти за него замуж. Она любила только Люка и хотела быть только с ним, и если она не может выйти за него замуж, это, конечно, печально, но не является такой уж значительной помехой для ее счастья.

– Адель, ты повергаешь меня в отчаяние, – с тяжелым вздохом призналась ей Селия. – У меня в голове не укладывается, как ты можешь настолько себя не уважать. Надеюсь, когда это, с позволения сказать, предприятие придет к своему несчастливому концу, а такое рано или поздно обязательно случится, ты вспомнишь мои слова.

Адель приветливо улыбнулась матери и пообещала, что постарается. В эти дни она была на удивление спокойна. Спокойна и уверена в себе.

– Я сама не знаю, почему это так, – говорила она Венеции. – Думаю, это потому, что я встретила человека, который ценит меня такой, какая я есть. Его не волнует, кто я и как выгляжу.

– Я понимаю тебя, – деликатно соглашалась с ней Венеция. – Но скажи, есть хотя бы малюсенький шанс, что он попросит тебя… жить с ним? Если он так сильно тебя любит, но не может на тебе жениться, можно же придумать какой-нибудь компромиссный вариант.

– Ты не понимаешь. Никакого компромиссного варианта быть не может. Французы смотрят на это совсем не так, как мы. Если уж на то пошло, скажу тебе: я не вполне уверена, что он меня любит. То есть не так сильно, как я его.

– Я думала, что ты скажешь: «Он любит меня так же сильно, как я его».

– Он мне это говорит. Однако слова и чувства не одно и то же.

– Что ж, – вздохнула Венеция. – Он не только француз, но еще и мужчина. А мужчины воспринимают жизнь совсем, совсем не так. Но…

– Знаю. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Конечно, это было бы здорово. Но этого не произойдет. Я должна принимать то, что мне дается. Таково, Венеция, положение вещей. Я готова умереть за Люка, но я уверена, что он не готов умереть за меня.

Через несколько лет этим словам суждено было вернуться к ней и стать ее кошмаром.

* * *

– Значит, Барти получила повышение, а ты – нет. Ну и абсурд! До чего же Литтоны пекутся о своем найденыше. Если мы не будем настороже, не заметишь, как она возглавит издательство.

– Хелена, это ты говоришь абсурдные вещи. Барти не найденыш. Она часть семьи.

– Ох, прости за глупость. Я же забыла, что все вы Литтоны – социалисты. Ладно. Она часть семьи. Правда, почему-то родилась в трущобах. Но потом ее оттуда вытащили. Надо понимать, за уши.

– Хелена, прошу тебя!

– А в это время ты, старший сын, прямой наследник, продолжаешь работать в жалкой каморке, которую они называют кабинетом. И тебе платят мизерные деньги, нагружая тяжелой работой. Своей любимице они дают работу полегче и поприятнее. Вот так обстоят у вас дела, насколько мне известно. Джайлз, это несправедливо. И если ты настолько трусишь, что постоянно оттягиваешь разговор с родителями, я поговорю с ними сама.

– Хелена, я настоятельно прошу тебя не делать этого.

– Кто-то должен позаботиться об интересах нашей семьи. Особенно когда у нас должен появиться второй ребенок.

– Ну подожди еще немного.

– Немного чего? Часов? Дней? Лет? Прости, Джайлз, больше я ждать не могу.

– Хелена, я тебя очень прошу. Клянусь тебе, я поговорю с отцом. Завтра же. Пожалуйста, не езди к нему сама. Это значительно подорвет мою репутацию в издательстве. Все будут думать, что я… что я прячусь за твоей спиной.

– Ну что ж, поверю тебе еще раз, – вздохнула Хелена. – Но завтра ты обязательно должен поговорить с отцом. Я настаиваю. – С этими словами она вышла из комнаты.