Испанцев нередко разбивали в бою, но они не были ни побеждены, ни покорены. Однако они находятся от Парижа не так далеко, у них нет ни нашего климата, ни наших ресурсов. Мы постоим за себя. У нас большие пространства, и мы сохраняем хорошо организованную армию...
Если военная судьба мне не улыбнется, я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свою территорию или подпишу в своей столице соглашение. Даже если это и будет так, все равно это соглашение станет лишь временной передышкой»[125]
.Император разговаривал с Коленкуром по-французски. Коленкур с Наполеоном, естественно, тоже. Речь императора Александра I дважды устно передавалась, потом переводилась, может быть, что-то и ускользнуло. Но главное ясно предельно.
Коленкур считал, что Александр I прав: Россию можно разбить, но невозможно завоевать. Наполеон же был уверен: война, как и в 1806-1807 годах, пройдет вблизи западных границ. Одно-два больших сражения, и новые Аустерлиц и Фридланд повлекут за собой новый Тильзит, — но уже с гораздо более тяжелыми последствиями для России.
Наполеон верил и в то, что помещики, если начнется война, «испугаются за свои поместья и заставят Александра, после удачной для нас битвы, подписать мир». Это тоже было сказано устно и приведено Коленкуром в своих записках по-французски. Но смысл несомненен: Наполеон не верил в возможность народной войны[126]
. Странно — ведь в Испании это уже произошло.В 1810 году военным министром стал Барклай-де-Толли. Он исходил из того, что новая война с Французской империей неизбежна, и активно к ней готовился. Планов было два: оборонительный, по которому планировалось воевать в треугольнике Рига-Минск-Киев. Что враг дойдет до Москвы, никому и в голову не приходило.
Наступательный план, на котором настаивал князь Петр Багратион, видел будущую войну почти как кампанию 1806-1807 годов: на территории Пруссии и Польши[127]
.В любом случае, планировалось использовать армию, но даже «оборонительный» вариант почти не предусматривал вводить в бой ополчение. Тем более никому и в голову не приходило, что война может и должна быть народной. Тем, кто планировал войну, участие в ней русских туземцев виделось как участие «народа», дающего рекрутов и снабжающих армию продовольствием и фуражом. Самостоятельная роль туземного населения России представлялась этим людям как нечто неприятное, нежелательное и глубоко антипатичное. Почти как русский вариант беготни санкюлотов по длинным московским улицам.
Александр мог попугать Наполеона перспективой русской герильи. Наполеон не испугался, потому что не верил в такое. Сам Александр, судя по всему, очень даже верил. Но русской герильи и он совершенно не хотел.
Часть IV.
СПАСЕНИЕ РОССИИ
12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Граф Л. Н. Толстой
Глава 1.
КАК НАПОЛЕОН СПАС РОССИЮ
Гроза двенадцатого года
Настала - кто тут нам помог?
- Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?
А.С. Пушкин
9 мая 1812 Наполеон выехал в Дрезден, где провел смотр вассальным монархам Европы. Из Дрездена император отправился к «Великой Армии» на реку Неман, разделявшей Пруссию и Россию. 22 июня Наполеон написал воззвание к войскам, в котором обвинил Россию в нарушении Тильзитского соглашения и назвал вторжение Второй польской войной. Почему такое странное название? Одни историки считают, что он хотел привлечь на свою сторону поляков. Другие — что маскировал свои настоящие цели. Во всяком случае, войска повиновались, но смысла приказов почти не понимали. Если война польская — зачем надо идти на Россию? Даже близкие к императору французские маршалы не все понимали смысл и цели вторжения в Россию.
Наполеону приписываются слова: «Если я возьму Петербург, я ударю Россию по голове. Если возьму Киев, то схвачу ее за ноги. А если возьму Москву, то поражу Россию в сердце».