Наполеон Великий. Том 2. Император Наполеон

Увы, Фридрих Вильгельм III так и не успел принять участие в военной кампании 1805 г., не угнался за своими более резвыми партнерами по третьей коалиции, монархами России и Австрии. Он соберется с силами и выступит против Наполеона уже после того, как австрийские и русские войска будут разгромлены при Аустерлице, выступит с решимостью отомстить «узурпатору» за своих собратьев по коалиции, но, как мы увидим, подвергнется еще более страшному разгрому. Прочие же коалиционеры (Турция, Швеция, Дания, Неаполь, Сардиния) ограничатся пока дипломатическим и финансовым содействием. На войну с Наполеоном в 1805 г. отважились только Англия, Австрия и Россия.

Австрийский император Франц I к тому времени, конечно, не мог забыть, как Наполеон громил его армии в 1796–1797 и 1800 г., боялся «узурпатора» и к тому же еще был удручен личной утратой: потерял вторую из своих четырех жен, мать его 13 детей. Поэтому он сам и вся австрийская военщина настраивались на очередную кампанию против Наполеона опасливо, хотя и с надеждами на приток финансовых ресурсов из Англии и людских – из России. Совершенно иным был тогда настрой в правительственных и военных кругах России.

Александр I при всех его поверхностно-либеральных (лагарповских[67]

) увлечениях оказался самым пылким среди коалиционеров рыцарем феодально-династического принципа легитимизма. Он еще летом 1803 г. в письме к Ф. Ц. Лагарпу объявил Наполеона «исчадием» революции и «одним из величайших тиранов, которых порождала история»[68]. Тогда же царь предостерегал своего посла в Париже А. И. Моркова от недооценки «всех бичей революции, которые они (французы. – Н. Т.

) приносят с собою»[69], а с весны 1804 г., после расстрела герцога Энгиенского, все более утверждался в мысли, которую граф Ф. В. Ростопчин (будущий, в 1812–1814 гг., генерал-губернатор Москвы) сформулировал так: «Революция – пожар, французы – головешки, а Бонапарт – кочерга». Кстати, в память о герцоге Энгиенском Александр I распорядился установить в католическом соборе Петербурга кенотаф[70]

с надписью «Quem devoravit belua corsica!»[71].

Именно Александр больше, чем кто-либо, заботился о французских контрреволюционерах. Их патриарха, будущего короля Франции Людовика XVIII, которого Павел I в 1801 г. изгнал из России (где тот жил с 1797 г., получая по 200 тыс. руб. ежегодной пенсии), Александр уже на следующий год вновь приютил у себя в Митаве (ныне г. Елгава в Латвии) и содержал его с придворным штатом из 80 человек за русский счет[72]. Никогда раньше не подвизались на российской службе столько «зубров» бежавшей из Франции роялистской знати, как при Александре I: герцоги В. Ф. Брольо (сын и внук маршалов Франции), А. Э. Ришелье (правнучатый племянник знаменитого кардинала), М. Лаваль де Монморанси, А. Ж. Полиньяк, маркизы И. И. Траверсе и Ж. д’Отишан, графы Э. д’Антрег, М. Г. Шуазель-Гуфье, К. О. Ламберт, А. Ф. Ланжерон, Л. П. Рошешуар, Э. Ф. Сен-При и десятки других, менее крупных. К ним надо приплюсовать и сонмище титулованных старорежимных кондотьеров из других стран, как то: герцоги Брауншвейгский, Вюртембергский, Месленбургский, Ольденбургский, маркиз Ф. О. Паулуччи, графы Г. М. Армфельд, Ж. де Местр, А. Ф. Мишо де Боретур, К. О. Поццо ди Борго, бароны К. Л. Фуль, Г. Ф. Штейн, Ф. Ф. Винценгероде, Л. Ю. Вольцоген и многие другие. Даже адъютантом у казачьего атамана М. И. Платова служил принц Гессенский. Рядовым же от роялистской эмиграции в России не было и числа.