Напролом

Мы пожали друг другу руки.

– А это – моя племянница. Вы знакомы? Ее зовут Даниэль.

Мы не были знакомы. Я пожал руку ее племяннице.

– Даниэль де Бреску, – представилась племянница. – Привет. Как дела?

Несмотря на ее французское имя, ее речь сразу выдавала в ней американку.

Я оглядел короткую белую шерстяную куртку, черные брюки, широкую цветастую ситцевую повязку, удерживавшую густые черные волосы. Мне ответили холодным оценивающим взглядом. Она не спешила выносить суждение. Во взгляде читался легкий интерес. И все это было прикрыто ослепительной, но ничего не значащей улыбкой.

– Ну и чего же нам ждать? – спросила принцесса. – Бернина выиграет?

Уайкем, естественно, в Девон не потащился. Более того, когда я разговаривал с ним по телефону, он выражался более чем туманно. Казалось, он вообще с трудом припоминал, кто такая Бернина, и, разумеется, ничего не сказал о том, насколько она готова к скачке. Но Дасти, когда я отдал ему свое седло, чтобы заседлать кобылу перед скачкой, сообщил, что она "из кожи вон лезет, просто ужас какой-то".

– Она вполне готова к скачке, – сказал я принцессе.

– А какие рекомендации дал вам Уайкем? – добродушно осведомился мистер Инскум.

Уайкем мне никаких инструкций не дал. Он не давал их мне уже несколько лет. Я дипломатично ответил:

– Держаться где-нибудь в первой четверке, а после предпоследнего препятствия расшевелить кобылу и пробиваться вперед.

Инскум важно кивнул. Я заметил, что принцесса чуть заметно усмехнулась. Она-то знала, что рекомендации Уайкема в лучшем случае сводились к фразе: "Ну, ты выиграй, если получится". Это, по крайней мере, было честно.

Такое среди тренеров встречается нечасто.

Уайкем готовил своих лошадей к борьбе, руководствуясь инстинктом, мудростью предков и любовью к лошадям. Он любил их и как спортсменов, и как родных детей. Он знал, как заставить их показать все, на что они способны, понимал их чувства и настроения, и, несмотря на то что в последнее время он больше интересовался подготовкой, чем самими скачками, он продолжал оставаться одним из великих.

Я был его жокеем большую часть своей спортивной карьеры, и он часто называют меня именем моего предшественника. Нередко Уайкем сообщал, что мне предстоит скакать на лошади, которой давно не было в живых.

– Полоний на большой скачке в Сандауне... – говорил он. Я, озадаченный, спрашивал, что это за лошадь, о которой я никогда не слышал, и кто ее владелец.

– Полоний? Да не валяй дурака. Крупный гнедой. Мяту любит. Ты же на нем скачку выиграл на той неделе.

– А-а. Пепперони?

– Чего? Ну да, конечно, я же и говорю, Пепперони. На большой скачке в Сандауне.

Он был почти так же стар, как мой дед. И постепенно благодаря общению с ними я привык смотреть на мир скачек как на некий поток, который катится сквозь время, принося новые поколения и унося старые. История конного спорта куда длиннее, чем у любого другого вида, и конный спорт меняется меньше прочих, поэтому временами у меня возникало ощущение, что я лишь повторяю опыт предыдущих поколений жокеев, что я не более чем пылинка в длинной процессии.

Сегодня я на виду, обо мне говорят, меня поздравляют, а завтра меня уже не станет, и сделаюсь я просто воспоминанием, и со временем не останется в живых никого, кто видел, как я выступал, и всем будет по фигу, выиграл я или проиграл в той или иной скачке.

Довольно унизительно, надо сказать. Бернина, которую назвали так в честь горы к югу от Сент-Морица, в свои четыре года отнюдь не блистала величием альпийских гор и, на мой взгляд, не обещала этого и в будущем. Однако она могла смотреться достаточно выигрышно в скромной компании, и, поскольку сегодня ей тоже не предстояло ничего особенного, я очень надеялся выиграть, не только ради себя самого, но и ради принцессы. Я очень хорошо понимал, что она хочет доставить удовольствие людям, которые приглашают ее к себе, и рассчитывала, что если ее лошади придут первыми, это некоторым образом оплатит хлопоты ее гостеприимных хозяев. Я, со своей стороны, полагают, что если бы такие люди, как Инскумы, не были бы рады видеть ее ради нее самой, они бы ее не приглашали. Внутренняя неуверенность принцессы в себе иногда просто поражала.

Бернина без всякой задней мысли вывезла меня из паддока и понесла к старту, изящно гарцуя, встряхивая головой, временами шарахаясь в сторону и едва касаясь земли. Это был добрый знак: когда у нее бывали плохие дни, она послушно подходила к стартовому столбу, стартовала без особой охоты и не торопилась к финишу. В последний раз меня из-за нее вызвали к распорядителям и оштрафовали за то, что я не старался выиграть скачку. Я пытался объяснить, что лошадь, которая не хочет скакать, нормально скакать не станет и что у кобыл тоже бывают плохие дни, как и у всех прочих, но это не произвело впечатления. Плати штраф, и все тут. Другие владельцы подняли бы крик, а принцесса настояла на том, чтобы возместить мне штраф.

– Если она не хотела бороться, она и не стала бы бороться, – решительно сказала принцесса. – А раз это моя лошадь, мне полагается оплачивать ее долги.