Напролом

Мой совет любому, кто находится в положении Робертсона (известного как Бобби), – твердо заявляла обозревательница, – даже не дотрагиваться до папиных денег. Прикинуть, во что обойдется его помощь. Скорее всего после теплых отцовских объятий Бобби останется только устроиться в дворники. Не забывайте, – говорила она, – что любящий родитель до сих пор не забыл о деньгах, которые он одолжил сыну на покупку машины, когда тот был еще мальчишкой.

Достоин ли Мейнард рыцарского титула за свои заслуги в развитии британской промышленности? – вопрошала она под конец. И отвечала:

– По моему мнению – нет, нет и нет".

В газете была фотография Мейнарда, красивого и элегантного, демонстрирующего длинный ряд превосходных зубов, что невольно наводило на мысль об акуле. Я подумал, что Мейнарда хватит удар.

Бобби пригнал с Поля первую партию лошадей и зашел на кухню. Вид у него был самый удрученный. Он налил себе чашку кофе и выпил ее стоя, глядя в окно, чтобы не смотреть на меня.

– Как Холли? – спросил я.

– Ее тошнит.

– Тут статья про твоего отца, – сказал я.

– Даже смотреть не хочу. – Он поставил чашку. – Ты теперь уедешь, да?

– Уеду. У меня сегодня скачки в Ньюбери.

– Да нет, я имел в виду... из-за того, что было ночью.

– Нет, не из-за этого.

Он подошел к столу и сел, глядя не на меня, на свои руки. Костяшки на кулаках были ободраны.

– Почему ты не дал мне сдачи? – спросил он.

– Не хотел.

– Ты ведь мог отделать меня как мальчишку и уйти. Теперь я это понимаю. Почему ты не защищался? Я ведь мог убить тебя!

– Только через мой труп! – сухо ответил я.Он покачал головой. Я посмотрел на его лицо, на опущенные голубые глаза и увидел тревогу, сомнения, растерянность...

– Я защищался от промывания мозгов, – сказал я. – Почему мы должны цепляться за старую ненависть? Ты пытался убить Филдинга. Просто Филдинга. А не меня, Кита, твоего шурина, который к тебе хорошо относится, даже после вчерашнего, хотя почему – этого я совершенно не понимаю. Я буду драться с тем, чему меня учили, я буду драться со своими треклятыми предками, но с тобой, мужем моей сестры, я драться не буду. Знаешь, с тобой мне ссориться совершенно не из-за чего.

Некоторое время он сидел молча, по-прежнему опустив глаза, потом тихо сказал:

– Ты сильнее меня.

– Нет. Если тебе станет от этого легче, могу сказать, что если бы мне пришлось пережить то, что ты пережил за эту неделю, и если бы у меня под рукой был Аллардек, на котором все это можно выместить, я не знаю, что бы я сделаю.

Он поднял голову, и в глазах его забрезжил слабый проблеск улыбки.

– Так что, мир? – спросил он.

– Мир! – ответил я. Интересно, наши подсознания согласятся его соблюдать?

Глава 9

Фургоны въехали во двор один за другим, словно наперегонки; один красный, другой желтый, и из каждого вылез человек в темном костюме. В красном фургоне приехали письма, а в желтом – телефонист. Королевская почта и Британская телефонная компания пришли ноздря в ноздрю.

Бобби вышел во двор, взял письма и привел телефониста на кухню.

– "Жучков" давить приехал! – весело объявил последний, в то время как красный фургон выезжал со двора. – Что, тараканы в телефоне завелись?

Когда снимают трубку, в ней слышатся щелчки? Если бы вы знали, сколько народу их слышат! Ложная тревога, знаете ли.

Телефонист был большой, усатый, полный неуместного добродушия. Бобби, сделав над собой большое усилие, предложил ему чаю или кофе, а я отправился наверх, за самым настоящим, а вовсе не воображаемым "жучком", снятым с трубы.

Возвращаясь назад, я услышал голос телефониста задолго до того, как спустился на кухню.

– В вашем отделении, конечно, есть свои специалисты, но здешние воинствующие радикалы вечно вызывают нас. Вот и в Кембридже тоже то и дело ложные тревоги...

– Это не ложная тревога! – прошипел Бобби сквозь зубы.

– Мы нашли вот это, – спокойно сказал я, положив мешок с инструментами на стол, развернув его и предъявив металлический кубик со стерженьком и моток прикрепленного к нему жесткого шнура.

– Ух ты! – оживился телефонист. – А вы знаете, что это такое?

– "Жучок", – сказал я.

– Это преобразователь, он же передатчик, и заземление. А где остальное?

– Остальное?

Он посмотрел на нас с жалостью.

– Где сам отвод? Где вы вообще взяли эту штуку?

– Сняли с трубы, там, где к дому подходит телефонный провод.

– Ах вот оно что! – Он высморкался. – Вот там и посмотрим.

Мы провели его не через гостиную, а улицей, через двор и калитку в сад. Раздвижная алюминиевая лестница по-прежнему лежала у дорожки, но телефонист, прикинув высоту трубы, решил не доверяться этому хрупкому сооружению и достал из фургона лестницу попрочнее. Кроме этого, он опоясал свое внушительное брюшко поясом с инструментами.

Установив и раздвинув свою лестницу, он стал подниматься по ней так уверенно, словно шел по ровному месту. Кто к чему привык... Добравшись до верха, он встал поудобнее и принялся копаться с отверткой в том месте, где телефонный провод расходился на два ввода, что-то отвинчивая, обрезая и снова завинчивая. Потом невозмутимо спустился обратно.