– Ты сегодня молодец, – сказала она.
– В смысле?
– Ну как же, выиграл, – сказала она.
– Ах это! – Казалось, это было сто лет назад. – Спасибо.
– Ты где? – спросила она. – Я тебе звонила в коттедж...
– В Лондоне, – я назвал ей гостиницу и номер комнаты. – Как дела?
– Ужасно.
Я рассказал ей, что "Знамя" обещало напечатать опровержение. Это чуть-чуть подняло ей настроение, но не очень.
– Бобби нет. Пошел на Поле. Все так ужасно! Хоть бы он вернулся!
В ее голосе звучала нескрываемая тревога. Я некоторое время успокаивал ее, говоря, что Бобби, несомненно, скоро вернется. Он ведь знает, как она беспокоится. Правда, про себя я думал, что, возможно, он слишком погрузился в собственное отчаяние, чтобы думать о ее тревогах.
– Слушай, – сказал я, – ты не могла бы оказать мне одну услугу?
– Да. Какую?
– Найди в каталоге Метавейна, лошадь Мейнарда. Помнишь, он выиграл "Две тысячи гиней" восемь тому назад?
– Смутно.
– Я хочу знать, кому принадлежал этот конь до того, как перешел в руки Мейнарда.
– А это важно? – устало и равнодушно спросила она.
– Важно. Поищи и перезвони мне.
– Ладно.
– И не беспокойся.
– Не могу.
"Еще бы!" – подумал я, вешая трубку. Ее горе передалось и мне и тяжким камнем легло на душу. Потом я позвонил Розе Квинс по домашнему телефону, который она дала мне перед уходом. Запыхавшаяся Роза сняла трубку после восьмого звонка и объяснила, что только что вошла.
– Так они все-таки не швырнули вас под пресс? – спросила она.
– Нет. Но, боюсь, бронежилет оказался непробиваемым.
– Неудивительно.
– И все-таки читайте "Частную жизнь" в пятницу. Да, кстати, вы знаете человека по имени Танни? Он делает "Частную жизнь".
– Танни? – сказала она. – Таг Танни... Память как у компьютера, выдает любую информацию по первому запросу. Всю жизнь работает со светскими хрониками. В детстве, наверное, обрывал крылышки бабочкам. Если ему удается довести какого-нибудь бедолагу до скандального развода, он считает, что потрудился не зря.
– Да? – с сомнением сказал я. – Не похоже...
– Вы не смотрите, что он похож на пастора. Почитайте эту колонку. Это он и есть.
– Ладно. Спасибо. А как насчет Оуэна Уаттса и Джея Эрскина?
– Тех людей, которые оставили свои вещи в саду вашей сестры?
– Тех самых.
– Про Оуэна Уаттса я в первый раз слышу, – сказала Роза. – Джей Эрскин... Если это тот самый Джей Эрскин, то он в свое время работал в "Глашатае" криминальным репортером.
Она, казалось, сомневалась, стоит ли о нем говорить, и я попросил:
– Расскажите, что это за человек.
– Хм... – Она помолчала, потом, казалось, решилась:
– Некоторое время назад он отсидел срок. Видите ли, ему по работе так много приходилось общаться с преступниками, что он в конце концов сжился с ними, как иногда бывает с полицейскими. Его судили за то, что он помешал ходу судебного разбирательства. Во всяком случае, если это тот самый Джей Эрскин, то это крепкий орешек, но классный журналист. Если эти статейки о вашем зяте принадлежат ему, значит, ему очень хорошо заплатили.
– Кушать все хотят, – сказал я.
– Не сочувствуйте ему, – заметила Роза. – Джей Эрскин никому не сочувствует.
– Не буду, – сказал я. – Спасибо. Вы когда-нибудь бывали в редакции "Знамени"?
– С тех пор как ее переделали, не бывала. Я слышала, это ужасно. Когда газета перешла в руки Полгейта, он дал волю какому-то дизайнеру, помешанному на оранжевом кухонном пластике. Как это выглядит?
– Ужасно – не то слово, – сказал я. – А что за человек сам Полгейт?
– Нестор Полгейт, владеющий "Знаменем" примерно год, – сказала Роза, – по слухам, довольно молодой и на редкость честолюбивый и пронырливый засранец. Сама я с ним никогда не встречалась. Говорят, он куда опаснее разозленного носорога.
– Он вмешивается в дела газеты? – спросил я. – Сэм Леггат печатает то, что ему прикажет Полгейт?
– В старые добрые времена владельцы никогда не лезли в дела редакции, – ностальгически вздохнула Роза. – Теперь бывает по-разному. Билл Вонли дает общие рекомендации. Старый лорд в свое время сам редактировал "Глашатай" – это совсем другое дело. Полгейт перекупил "Знамя", задавив нескольких конкурентов. Старые журналисты "Знамени" до сих пор плачутся в барах на Флит-стрит, какое дерьмо им приходится писать. Прежний редактор сдался и ушел на пенсию. Полгейт, конечно, поднял "Знамя" на новые высоты порока, но стоит ли он над душой у Сэма Леггата, я не знаю.
– Сегодня его, видимо, не было в редакции, – сказал я.
– Мне говорили, что он ошивается в Сити, приобретает влияние. Кстати, по сравнению с Полгейтом ваш Мейнард с его мелкими аферами и ханжеской миной – грудной младенец. Говорят, Полгейту плевать, что о нем скажут, и его финансовые аферы начинаются там, где Мейнард заканчивает.
– Приятная личность!
– Сэма Леггата я понимаю, – сказала она. – Полгейта никогда не пойму. На вашем месте я бы больше не стала крутить хвост "Знамени".
– Может, и не буду.
– Посмотрите, что они сделали с вашим зятем, – сказала Роза. – Это вам предупреждение.
– Да, конечно, – рассудительно ответил я. – Спасибо.
– Пожалуйста.