Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров

Рассуждения о риске теперь вписываются в более широкую культуру незащищенности, виктимизации и страха. Как технический вопрос анализа рисков, так и культура разговоров о риске в широком смысле оказали влияние на область девиантности, преступности и социального контроля. Это со всей очевидностью демонстрируют меры по борьбе с преступностью, вроде ситуационного предупреждения преступлений, опирающиеся на модель риска и рациональности. «Новая пенология», основанная на предотвращении, рациональном выборе, благоприятных возможностях, актуарном моделировании и т. д., не полностью вобрала в себя современную идеологию борьбы с преступностью. Согласно одному мнению, эти новые методы управления и менеджмента до сих пор «прерываются» эпизодическими спазмами старой морали. Согласно другому, теоретики и менеджеры в сфере уголовной юстиции прибегают к риторике риска – в то время как общественность и массмедиа продолжают свои традиционные нравоучения[31]

. Ни одна из двух точек зрения не учитывает ни нынешние стилизованные (на грани самопародии) панические крики таблоидов, ни настоящий гнев, негодование, возмущение и страх толпы, колотящей по фургону с насильником у здания суда.

Глобальный масштаб общества риска, его повсеместное распространение и саморефлексивность создают новый фон для стандартной моральной паники. Восприятие повышенного риска вызывает у нас образы паники. В популистской же и электоральной риторике, когда речь идет о страхе перед преступностью, городской незащищенности и виктимизации, понятия риска и паники связываются естественным образом. Однако сфера политической морали обладает различительной способностью в достаточной степени, чтобы не превращать панику по поводу коровьего бешенства или ящура в моральную. Только если анализ риска будет восприниматься прежде всего

как моральный, а не технический (пойти на риск – значит вести себя морально безответственно), различие исчезнет. Некоторые авторы утверждают, что это уже произошло. История ВИЧ и СПИДа показывает, как чисто органическая природа этого состояния морально конструируется и в дальнейшем приводит к изменению ценностных позиций в отношении сексуальности, тендера и социального контроля. Демография риска с самого начала приписывала моральное падение гомосексуалам и другим группам.

Отсюда еще не следует, что язык общества риска берет верх или должен взять верх над моральной программой[32]. Публичные рассуждения о безнадзорности детей, сексуальном насилии или уличных ограблениях оказывают сильное сопротивление языку вероятностей. Умные статистические данные, согласно которым ваш риск стать жертвой очень низок, не более утешительны, чем сообщение медиков-эпидемиологов о том, что вы относитесь к категории людей с небольшой вероятностью заразиться болезнью, от которой уже страдаете.

Вместо того чтобы «применять» теорию риска к изучению моральной паники, целесообразнее было бы помнить, что большинство заявлений об относительном риске, безопасности или угрозе опирается на политическую мораль. Как изначально утверждала Дуглас, существенные разногласия по поводу «того, что рискованно, насколько рискованно и какие меры следует предпринять», с чисто объективной точки зрения, непреодолимы. Более того, восприятие и принятие риска тесно связаны с вопросом, кто и перед кем – как считается – несет ответственность за допущение опасности или причинение ущерба[33]

. Такое назначение виновных является неотъемлемой частью моральной паники.

Критика

Взяв – или не взяв – на вооружение эти новые теоретические расширения, мы можем приступить к рассмотрению дежурных возражений против теории моральной паники.

1. Почему «паника»?

Спор об определении термина «паника» очень хлопотен. Я считаю, что «панику» по-прежнему можно толковать как расширенную метафору и, более того, что сходство между большинством моральных паник и некоторыми другими действительно существует.