Всё cиe с большим основанием должно приписать нашему герою. Мы видели присутствие духа его в сражениях, и милость к побеждённым; касательно же его гардероба, и самый посредственный из частных людей не имел простее его, как видим мы оный, хранящийся поныне в императорской Кунсткамере. Сколько же он презирал бриллианты, cиe докажет слеующий анекдот.
Один иностранец привёз в Петербург большой и дорогой цены алмаз; он думал, что Император, как любитель редкостей, наверно оный купит. Но продавец, верно, худо знал нашего Монарха: он подлинно любил редкости, но только такие, которые были полезны и нужны, а не такие, которые не приносили никакой пользы.
Иностранец приносит алмаз к Монарху и предлагает, не угодно ли Его Величеству купить. Но Великий Государь, взяв алмаз в руки и несколько посмотря на него, сказал: «Не простительно бы для меня было, на покупку бесполезной вещи, тратить значительную государственную сумму», – и, отпустя его с тем камнем, сказал окружавшим его: «Одно безумие оценивает столь дорого эти блестящие безделки, а суетность, спутница безумия, возбуждает желание украшать себя ими; но это 6езумие и эта суетность так далеко простираются, что ежели бы нашёлся алмаз с ручной жернов, то, кажется, что, невзирая на его тяжесть, повесили бы и его на шею».
«Обладание вещью» – говорит граф Оксенштерн, – «уменьшает уже цену оной. Цена, полагаемая на вещи, по причине их редкости, нелепа и, кажется мне, определять цену должно бы по их полезности. Cиe есть доводом нашего безумия, что даём мы предпочтение таким вещам, кои имеют в себе только то достоинство, что привозятся издалека. Рассудок сказывает, что вещь полезная, хотя бы родилась и в нашей земле, больше имеет в себе важности для нас, нежели бесполезная, привозимая из Индии!»
Уважение Петра к делам Царя Ивана Васильевича
Иоанн IV, говорил Император Пётр, хотя и признается всеми за «Грознаго» и, хотя ему придают этот титул вместо обыкновенного прозвания, но этот титул ложен, ему приличнее дать имя «Великаго», и это государь доказал при следующем случае. Герцог Голштинский, бывший после того зятем Петра Великаго, приказал во время отправления в Москве большого торжества по случаю победы над Шведами при большой иллюминации, воздвигнуть пред своим домом в Немецкой слободе украшенныя огнями большия ворота, где должен был быть представлен транспарант, на котором должен был быть изображен Петр Великий в триумфе, а на другой стороне Царь Иван Васильевич, составивший своими победами из множества отдельных государств одну монархию.
Оба Монарха были изображены на торжественных колесницах, из которых в одной ехал царь Иоанн IV чрез гербы завоёванных государств, а с другой Пётр чрез гербы завоёванных земель.
Многим это не понравилось, потому что один считался в народе «Грозным», а другой назывался «Отцом Отечества» и не находили тут между ними ничего общего.
Государь Император, проезжая по Москве, также, между прочим, заехал в Немецкую слободу, где и остановился пред домом Герцога, любуясь на изображения.
Герцог тотчас вышел на улицу, чтобы принять Его Императорское Величество и благодарить за посещение, и извинялся в том, что по причине краткости времени и по недостатку в искусных живописцах, не мог ничего совершить лучшего. Император обнял, герцога и, поцеловав, сказал:
– Это выдумка лучше всех иллюминаций, которыя я видел в Москве. Ваша Светлость представили на ней мою мысль: Иоанн Васильевич мой предшественник и образец, потому что я всегда брал с него примеры при управлении в гражданских и в военных делах, но при всём том ещё довольно далёк от того, что он сделал. Только глупцы, которым неизвестны обстоятельства времени, называют его мучителем за его великие заслуги.
Государь это говорил вслух.
От обер-маршала Его Величества, бывшаго с Герцогом в Москве.,
Сам чинил свои чулки
Однажды Государь, находясь в компании с своими вельможами, говорил о бережливости и безполезных расходах.
– Беречь никогда не мешает, копейка рубль бережет, вот смотрите, я сам заштопал свои шерстяныя чулки, – и при этом, в самом деле, указал на ноги.
– Ваше Величество, могли бы чулки до дыр не донашивать, – сказал кто-то.
– Почему так? Да и зачем я буду их бросать, когда они, будучи починенными, могут мне прослужить ещё целый год, – сказал царь.
– Чтобы чулочная фабрика готовила более чулков, – смеялся собеседник Государя.