В это время садится следующий самолет, за ним — другой. А первый уже выруливает на старт и снова поднимается в воздух. Ночь-«максимум».
Вокруг машин копошатся механики и вооруженцы. Пока все идет хорошо, и непрерывной цепочкой садятся и уходят в ночь самолеты, туда, к линии фронта, где разгорается пламя пожаров. Вернулись и улетели и Дудина с Гламаздиной. «Немного коленки подрожали после светового плена», — говорит Аня Дудина.
Звонит телефон, начальник штаба дивизии, поддразнивая меня, говорит, что «лошади майора Бочарова успели сделать больше выездов», чем мы. Не верится что-то. Некстати вспоминается, как недавно от неудачно выпущенной ракеты сгорел хвост самолета. А у Бочарова подбили машину и пришла телеграмма: «Лошадь погибла, хвост подходит Озерковой…» Таков шифр.
Иду посмотреть, как обстоят дела на старте. Свет фонаря выхватывает из темноты сосредоточенные, перепачканные лица вооруженцев. Шутка сказать — на каждую из них уже приходится около двух тонн подвешенных бомб, подвешенных нежными женскими ручками…
На крыле бензозаправщика притулилась фигурка механика — это Тоня Рудакова, или Пончик, как прозвали ее подруги за красные, круглые щеки. Сейчас они серые.
Теперь мы принимаем доклады прямо у кабин экипажа, я влезаю на крыло (только после первого вылета экипаж приходит к нам в прожектор). Они докладывают совсем устало… Уже по девять вылетов сделала каждая из них. По тому, как закуривает папироску Женя Жигуленко, я понимаю, что над целью сегодня очень нелегко. Как-то сейчас там другие?
Женя Жигуленко — высокая стройная девушка с широкой натурой, любительница стихов и цветов, ее букеты бывали непомерных размеров и небывалой красоты. Она училась до войны в аэроклубе, поэтому, полетав штурманом, потом пересела в первую кабину. После войны неожиданно для нас окончила институт кинематографии, стала режиссером. И выпустила фильм по мотивам истории нашего полка «В небе ночные ведьмы». В нем есть и выдумка и правда.
Пробиваются рассветные лучи. Садятся последние самолеты. Сегодня все закончилось спокойно. Все вернулись. Полеты были эффективными. До утра горели и взрывались склады с боеприпасами. Девчонки идут на завтрак и спать…
А я уже думаю о заботах следующего дня…
В марте 1944 года к нам в Пересыпь прилетел писатель Борис Ласкин. Получил разрешение командования. Вообще-то к нам в полк не очень пускали журналистов и писателей, особенно после того как один из них, некий Купер, увез дневники Жени за 41-й год и мои. Ласкин писал пьесу о женщинах на войне. Ну и хотел повидать все своими глазами.
Хочу привести некоторые его записки, которые были опубликованы его женой после смерти писателя. Нам кажется, что этот взгляд со стороны тоже представляет интерес. Он говорил мне потом, что первое впечатление от полка было такое, как будто он попал в пионерлагерь и идет «военная игра». Почему-то его очень потрясло, что я проверила у него документы — «как будто все всерьез»… Пьесу он написал, она шла какое-то время в театре Советской Армии. Как видно из его записок, он изменил свое мнение о «пионерлагере»…