Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков

Полк по тревоге снялся с места — к хутору подходили немецкие танки. На аэродроме остались два самолета — один с неисправным мотором, с другим задержались две летчицы, ожидая, когда будет окончен ремонт. Инженер полка Соня Озеркова и техник Ира Каширина безуспешно пытались оживить мотор — нужны были запчасти и основательный ремонт в мастерских. Придя к такому выводу, Соня решила отпустить ожидавший их самолет: втроем в заднюю кабину никак не втиснуться, и обе решили оставаться вместе…

Нужно было избавиться от непригодного уже для полетов По-2. Соня не стала медлить — и вот он запылал, жалобно потрескивая, бедный самолет. Отойдя от него подальше, обе замерли, не в силах оторвать глаза от яркого торжествующего огня, которому дали полную волю — гуляй!

Дорога была запружена отступающими войсками: люди, машины, лошади, повозки… Соня и Ира медленно двигались вперед. Ночевали в поле, в стогу. Утром Соня открыла глаза, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд. У стога стояла женщина.

— Вы, бабоньки, военные? И чего ж вы не скинете ту форму?

Она сказала, что немцев в хуторе нет, танки проехали дальше. Повела их к себе, дала простую деревенскую одежду.

Однажды они столкнулись с двумя мотоциклистами. Один чинил мотоцикл, другой, увидев девушек, стал показывать пальцем на узелки, где была еда. Он настойчиво тыкал в узелок, и Ира растерялась: на дне лежал пистолет… Очень медленно стала она развязывать концы платка, а в это время Соня быстро вынула свой пистолет и выстрелила в немца. Подбежав к другому, сделала еще два выстрела в упор. Обе бросились в кустарник и долго бежали что было сих от этого места…

Все дальше шли они под палящим солнцем, босиком, в светлых платочках и длинных юбках, невысокая крепкая Соня впереди, за ней, все время отставая, тоненькая Ира. К концу третьей недели у Моздока увидели, наконец, красноармейцев. В городе царила суматоха — шла эвакуация… Соня нашла коменданта, сдала в госпиталь заболевшую Иру. Оказалось — тиф… В полк добралась на попутной машине. Издали увидела огоньки садящихся По-2. Это было похоже на чудо… Она спрыгнула с машины и побежала туда, к самолетам, спотыкаясь, падая, вставая…

* * *

Соня Озеркова вернулась в полк, все были ей рады, особенно техники, которые успели полюбить своего начальника: несмотря на внешнюю строгость, даже суровость, она была человеком добрым и справедливым. Соня была готова с ходу приступить к своим обязанностям, как вдруг ей это запретили. Больше того, стали вызывать ее в особые отделы, где подробно расспрашивали о том, как она выбиралась из вражеского «окружения». А главное, чем интересовались, — почему у нее не оказалось партийного билета: куда он девался?…

До войны Соня несколько лет преподавала в авиационном училище, помнила годы репрессий и была достаточно опытным человеком, чтобы теперь понять безвыходность своего положения: нельзя ни врать, ни говорить правду — и то и другое плохо. Боясь попасть в лапы к немцам, она уничтожила партбилет собственными руками. И теперь сама не знала, правильно ли поступила, поэтому безропотно ждала своей участи.

Это было время, когда партбилет ценился дороже человеческой жизни… И вот — трибунал! Соня была поражена, когда военный трибунал приговорил ее к расстрелу… С нее сняли погоны, разжаловали, остригли наголо. Она сидела взаперти, у входа стоял солдат с винтовкой.

Правда, ей предложили написать просьбу о помиловании. Она отказалась… И только вмешательство командования фронта спасло Соню Озеркову. Дело было пересмотрено, обвинение снято, ее восстановили в должности и звании, вернули в полк, и она честно, как и раньше, работала инженером полка до конца войны.

Однако неприятный осадок на душе остался навсегда. Уже после Победы она призналась однажды: «Иду по улице, и кто-нибудь внимательно посмотрит на меня — я вздрагиваю, и сердце начинает тревожно колотиться…»

* * *

Из дневника командира эскадрильи Героя Советского Союза Марины Чечневой: