Нас просто не было 2

Первые дни после того вечера находился в каком-то непонятном состоянии. С одной стороны – клубилась злость, ревность, ярость, желание придушить эту лживую гадину. А с другой – изумление, идиотское ощущение того, что все это ошибка, ложь. Непонятная клевета. Что не могла она быть такой, как говорил Градов. Гребаный пижон, с которым она… за моей спиной… Ну не верил, хоть ты тесни. Был уверен, что знаю ее, чувствую. Не могла она так врать. Не могла так дрожать в моих руках, признаваясь в любви… Я бы понял, почувствовал фальшь.

Зверел от того, что пытался оправдать ее.

Перед глазами образ: в расстегнутом платье, с небрежно растрепанными волосами, искусанными припухшими губами. Растерянная, испуганная моим внезапным появлением. Руки этого кретина, спокойно лежащие у нее на коленях. Сука! Что-то мычала, ревела, хотела поговорить. А я закипал, раз за разом возвращаясь к тому моменту, как открыл комнату и увидел ее на диване. Разморенную, почти невменяемую, разобранную.

Сбежал на несколько дней, опасаясь, что не сдержусь. Убью в состоянии аффекта. Размажу по стенке. Сломаю. Наделаю глупостей, о которых потом буду жалеть.

Первый шок постепенно отступал, а вместе с ним и моя нелепая уверенность в ошибке. Вспоминал все наши дни, то, какой она была в начале. Ее горящие глаза, которые начинали буквально светиться, стоило только зайти в торговый центр. Тогда казалось забавным, а сейчас понимал, что ни черта забавного. Она была готова горло перегрызть, извернуться как угодно, лишь бы дорваться до денег, до шмоточного безлимита. Даже со мной была готова жить, спать, чтобы папаша кормушку не прикрыл. Черт, противно-то как, до блевоты.

Знал, что преследует какие-то цели, выходя за меня замуж. И меня это не останавливало. Был рад, что поймал, и даже не особо заморачивался о причинах. Мало ли что это может быть. Отцу досадить, перед подругами выпендриться. У девушек же есть такая фишка: выскочить замуж раньше других. Да что угодно! Но только не так. Не ради новых трусов.

Все еще надеялся на что-то, поэтому поехал к ее папане. Он встретил как всегда – бодрой улыбкой, которая стремительно погасла, стоило ему заглянуть в мои мрачные глаза. Как-то сник. Сел за свой царский стол, недовольно нахмурился, взял ручку и неосознанно начал ее крутить, выдавая свое напряжение. Первый раз видел его таким разобранным, но было насрать. Если все, что сказал Градов – правда, то он соучастник. Прекрасно знал о проделках дочери, сам ее к этому толкнул. И молчал, улыбался в глаза, зная, что творится за моей спиной. Они одной породы. Антины. Я задавал вопросы в лоб, не юля, не щадя. С каждой минутой все больше холодея внутри. Андреич не стал отпираться, ходить вокруг да около. Признался, во всем честно, хоть и был не в восторге от беседы.

Хотелось поехать к ней, устроить такой разгон, чтобы стены обрушились. Вывернуть, вытрясти из нее всю правду. Разорвать. Выжечь. Причинить боль. От ярости дымился, гнал как сумасшедший. Но чем ближе к городу, тем горше становилось внутри. И на смену желанию крушить пришло нестерпимое желание избавиться от нее. Отвернуться. Забыть, как кошмарный сон.

Сам виноват. Во всем. Ведь изначально знал, что ничего у нас не нет общего. Но самоуверенно полагал, что хватит сил ее перекроить, переделать. Что главное – удержать ее рядом, а там уж справлюсь, достучусь. Хватит. Настучался уже по уши. Знать ее не хочу! Она как символ моей неискоренимой беспечности, символ моего провала. Видеть не могу больше.

А дальше, как в бреду, вместо того чтобы завернуть к ней, доехал до ЗАГСа и подал заявление на развод, еще до конца не веря, что сделаю это. Разорву нашу связь. Что все закончилось. Нам дали месяц на раздумья. Гребаный месяц. Все осмыслить, разобраться в себе и, если передумаем – забрать заявление. В чем здесь разбираться? В том, что наивный влюбленный дурак? Ничего не замечавший из-за своей одержимости этой заразой? Так я знал это давным-давно. Просто отрицал очевидное. А она вон какая молодец. Взяла и махом все доказала, расставила по местам.

Самое странное, что хотелось забрать обратно это проклятое заявление сразу, как только подписал. Сдержался. Ругая себя на чем свет стоит, ушел, сжав в руке поганый лист бумаги.

Она звонила. Тысячу раз. Не отвечал. Игнорировал. Сбрасывал звонки. Писала – удалял сообщения, не читая. Не надо мне такого общения. Хотел глаза в глаза. Слышать голос. Видеть ее эмоции. В последний раз.

На третий день успокоился достаточно, чтобы вести себя адекватно, и поехал к ней.

Когда зашел в квартиру, которую привык считать своим домом, снова грудину вывернуло от того, что все это иллюзия. Для нее все это неважно. Имеет значение лишь третья комната, до отказа набитая шмотьем.