Наш Калиныч

— Это хорошо, что вы нас в штаб доставите, а то мы, чего доброго, могли бы в расположение белых попасть, — сказал Михаил Иванович.

— А вам туда и надо, — заявил замыкающий.

Так и прибыли они под конвоем в небольшое село.

Боец, что постарше, отрапортовал начальству:

— Наш разъезд задержал двух буржуев. Доставлены живыми.

Высокий, статный работник штаба, узнав Калинина и Петровского, тотчас же вызвал Буденного.

— Представьте, Семен Михайлович, наши воины задержали председателя России и председателя Украины.

Буденный, затянутый ремнем с кобурой на боку, любуясь на широкие, с длинными полами и бобровыми воротниками купеческие шубы, рассмеялся.

— Простите, товарищи, за такой оборот дела, — сказал он. — Могло кончиться и хуже.

— Мы это почувствовали, — ответил Калинин. Затем поднял очки, разглядывая на свет стекла, дохнул на них и стал протирать стекла концами шарфа.

Бойцы из дозоров, убрав сабли, стояли смущенные.

— Простите нас, товарищи!

Михаил Иванович подошел к ним.

— За что же вас прощать? Благодарить надо. Хорошо выполняете свой красноармейский долг. Спасибо от Советского правительства за проявленную бдительность.

И Калинин пожал бойцам руки.

КОВАРСТВО ВРАГА

В последних числах мая 1920 года поездом ВЦИК «Октябрьская революция» Михаил Иванович Калинин со своими людьми — инструкторами, пропагандистами на короткое время остановился на Юго-Западной железной дороге, в селе Тальное.

В тех же местах и в то же самое время, не теряя боевого порядка, передвигался кавалерийский корпус Буденного, не менее как в тысячу сабель. К поезду ВЦИК на хороших лошадях подъехали военачальники: командир 6-й дивизии товарищ Быхтан — коренастый, заветренный здоровяк, затянутый ремнями, с густо запыленной бородой и с ним красный командир Кироносенко, по-юношески еще не утерявший на щеках румянца.

Они отрапортовали Председателю ВЦИК о пополнении корпуса и попросили его выступить с речью перед их отходом на новый огневой рубеж.

— Не будет ли это отсрочкой вашему передвижению? — спросил Михаил Иванович.

— Нет, не будет. Упущенное наверстаем, была бы на душе каждого бойца вера в то, за что сражаемся, — ответил Быхтан.

Кироносенко в знак согласия кивнул головой.

Погода стояла хорошая, по-весеннему солнечная. Обширное поле за селом Тальное, прогретое, как бы парилось, дышало. На взгорьях уже пылило под ногами лошадей, а в лощинах появилась молодая зеленца, первый подножный корм.

Михаил Иванович очутился в самой гуще конармейцев. Отпустив лошадей, они смеялись, шутили, балагурили. При виде Председателя ВЦИК притихли, присмирели. Некоторые уже знали Калинина, другие много слышали о нем.

Калинин, как всегда в этих случаях, был общителен. Увидев бойцов плохо одетых, к тому же в разное, в плохой обуви, спрашивал:

— Как далеко идете? Хватит ли дойти до конца обуви, одежды? Хорошо ли несут вас кони?

Бойцы беспечно отвечали:

— Хватит, Михаил Иванович. Только бы конец был поближе. Да и скажите нам, где он, этот конец?

— Сказать могу: конец не за горами. А как это скоро закончим — за вами дело, за вашим умением побеждать. Сила у нашего государства день ото дня нарастает, как говорится, идем на прибыль, а враг — на убыль.

Бойцы понимали, что действительно дело в них, в армии, в разгроме на всех фронтах белогвардейщины.

Когда проходили обозную часть корпуса, где сильно пахло украинским борщом, впереди Калинина и сопровождающих его людей на дорогу выбежал неумытый, непричесанный, босой да еще и голопузый парнишка.

Быхтан нервно передернул плечами, кому-то крикнул в сердцах:

— Товарищ Черенков, вы взяли себе на воспитание этого парнишку, держите его на привязи, нянчитесь с ним, чего он тут шныряет, появляется, где не нужно.

И сию минуту послышался густой, осадистый бас самого Черенкова:

— Яша, Яшка! Иди ко мне, дьяволенок. Что я тебе говорил: не появляйся в ногах командиров и комиссаров.

Парнишка не послушался. Стоял на месте. А большие черные глаза его горели, выражая любопытство: кто такой есть Калинин? Почему все начальники встревожены?

Тогда Черенков явился сам, бородатый, седеющий да еще и колченогий, непохожий на бойца-кавалериста, обозник.

Стал он оправдываться перед Председателем ВЦИК, затягивая на животе ремень.

— Мальчонка-то приблудный, сирота. Тетка взяла его к себе, чтобы он сам кормился и ее кормил. Послала побираться. Он ходил, ходил от дома к дому — не подают. Время-то тяжелое, каждому до себя. На запах кухни к нам и пришел. Вшивый, остригли мы его под нолевку. Война кончится, возьму Яшку в свою деревню. Детей у меня нет.

— Вижу, хороший вы человек, товарищ Черенков, — сказал Михаил Иванович. — Но почему парнишку не оденете и не обуете?

— Велико ему все: шинель подрезали не однажды, и опять велико. Ботинки на ногах не держатся. А скоро вот оно и тепло.

Михаил Иванович шел дальше, в самую гущу бойцов, расположившихся на отдых. И всюду его радостно приветствовали, приветствовали в его лице молодую Советскую власть.

На пригорок выкатили тачанку с установленным на ней пулеметом, ту знаменитую тачанку, которую затем конармейцы прославили в песне.