Наш общий друг. Часть 3

— О, мистеръ Роксмитъ, — почти кричала она, протягивая къ нему руки. — Прежде, чѣмъ вы уйдете отсюда, сдѣлайте меня опять бѣдной, какою я была! О, кто-нибудь, сжальтесь надо мной, умоляю, и сдѣлайте меня опять бѣдной, а то у меня сердце разорвется отъ боли!.. Папочка, милый, возьми меня домой! Я и тамъ была гадкая, а здѣсь стала еще хуже… Не давайте мнѣ денегъ, мистеръ Боффинъ: не надо мнѣ денегъ. Оставьте ихъ при себѣ. Дайте мнѣ только поговорить съ моимъ добрымъ, милымъ папа, дайте мнѣ выплакать у него на груди мое горе! Никто, кромѣ него, меня не пойметъ, никто такъ не утѣшить меня, никто лучше его не знаетъ, что я не стою любви, и никто не любитъ меня такъ нѣжно, какъ любятъ ребенка. Съ папа я становлюсь лучше, проще, серьезнѣе, счастливѣе.

И, изливъ свое горе въ этихъ безсвязныхъ словахъ, она съ горькимъ плачемъ припала головой къ груди доброй мистрисъ Боффинъ.

Джонъ Роксмитъ съ своего мѣста, а мистеръ Боффинъ съ своего, смотрѣли на нее, пока она не затихла. Потомъ мистеръ Боффинъ сказалъ ей успокоительнымъ тономъ:

— Ну, полно, полно, мой другъ. Теперь твои права возстановлены, и все пойдетъ хорошо. Меня не удивляетъ, что ты такъ взволновалась этой сценой, но теперь вѣдь все прошло: все устроилось, и все будетъ хорошо.

Онъ это повторилъ съ удовлетвореннымъ видомъ человѣка, успѣшно закончившаго трудное дѣло.

Белла вдругъ повернулась къ нему.

— Я ненавижу васъ! — закричала она, топнувъ своей маленькой ножкой. — То есть нѣтъ, я не могу васъ ненавидѣть, но я васъ не люблю.

— Ого! — воскликнулъ мистеръ Боффинъ удивленно, но сдержанно.

— Вы — злой, несправедливый, грубый, жестокій старикъ, — кричала она. — Съ моей стороны большая неблагодарность такъ говорить, но все-таки вы злой, злой, и вы это сами знаете!

Мистеръ Боффинъ, выпучивъ глаза, посмотрѣлъ на нее, потомъ на остальныхъ, какъ будто боясь, не начинается ли съ нимъ припадокъ.,

— Мнѣ стыдно было васъ слушать, — за себя стыдно и за васъ! — продолжала Белла. — Вы должны бы быть выше низкихъ доносовъ какой-то тамъ сплетницы, но вы теперь такъ низко упали, что гдѣ ужъ вамъ быть выше людей!

Мистеръ Боффинъ, видимо убѣдившись, что съ мимъ припадокъ, сталъ развязывать галстухъ, вращая глазами.

— Когда я переѣхала къ вамъ въ домъ, я уважала васъ, почитала и скоро искренно полюбила, — говорила Белла. — А теперь я не могу васъ видѣть! Вы… я, можетъ быть, не въ правѣ вамъ это говорить, но все равно… вы — чудовище!

Выпустивъ этотъ зарядъ большой силы, Белла истерически зарыдала, хохоча и плача вмѣстѣ.

— Лучшее, чего я могу вамъ пожелать, — это, чтобы у васъ не осталось ни гроша въ карманѣ,- продолжала она, снова пускаясь въ атаку. — Если бы нашелся у васъ такой благожелатель и другъ, который помогъ бы вамъ раззориться, вы были бы только простофилей, но пока вы богаты, вы — сатана!

И, выпаливъ этимъ вторымъ зарядомъ еще большей силы, она зарыдала пуще прежняго.

— Мистеръ Роксмитъ, не уходите, подождите минутку. Прошу васъ, выслушайте меня. Я глубоко сожалѣю, что вы подверглись изъ-за меня оскорбленіямъ. Отъ глубины души, искренно и непритворно, прошу васъ: простите меня!

Она ступила шагъ къ нему, и онъ подался ей навстрѣчу. Онъ поднесъ къ губамъ ея протянутую руку со словами:

— Благослови васъ Богъ!

Смѣхъ больше не примѣшивался къ ея слезамъ: это были чистыя и горячія слезы.

— Каждое изъ неблагородныхъ словъ, съ которыми къ вамъ только что обращались и которыя я слушала съ негодованіемъ и презрѣніемъ, повѣрьте, мистеръ Роксмитъ, язвило меня больнѣе, чѣмъ васъ, потому что я ихъ заслуживала, а вы нѣтъ… Мистеръ Роксмитъ. Это мнѣ вы обязаны такимъ грубымъ искаженіемъ того, что произошло между нами въ тотъ вечеръ. Я выдала вашу тайну, не желая того, сердясь сама на себя. Это было дурно съ моей стороны, но у меня не было злого умысла. Я это сдѣлала въ одну изъ моихъ легкомысленныхъ, тщеславныхъ минуть, — а у меня ихъ много бываетъ, не только минутъ, но цѣлыхъ часовъ и годовъ. Вы видите, я жестоко наказана, такъ постарайтесь же простить меня!

— Прощаю отъ всей души.

— Благодарю… ахъ, благодарю!.. Постойте, не уходите еще! Я хочу сказать еще два слова въ ваше оправданіе. Единственное, что вамъ можно поставить на счетъ въ вашемъ объясненіи со мною въ тотъ вечеръ, — и я одна только знаю, сколько деликатности, сколько терпѣнія ьы тогда проявили, — такъ это то, что вы открыли душу суетной, пустой дѣвчонкѣ, которой вскружили голову успѣхи и которая была совершенно неспособна оцѣнить то, что вы ей предлагали… Мистеръ Роксмитъ! Съ тѣхъ поръ эта дѣвчонка часто смотрѣла на себя со стороны и понимала всю свою дрянность, но никогда не понимала она этого такъ хорошо, какъ теперь, когда слова и тонъ, какимъ она вамъ отвѣчала тогда, — позорный тонъ, достойный такой корыстной и тщеславной дѣвчонки, — снова прозвучалъ въ ея ушахъ, повторенный мистеромъ Боффиномъ.

Онъ опять поцѣловалъ ея руку.