Наш общий друг. Том 2

— Нет, постой, Джон. — Белла замолчала, видимо не решаясь продолжить. — Это было только, «во-первых». А потом будет страшное «во-вторых», и страшное «в-третьих», как я пугала себя, когда была малюсенькой грешницей и слушала церковные проповеди.

— Меня ничем не испугаешь, любовь моя.

— Джон, милый, а ты можешь поручиться… Можешь сказать от всего сердца…

— …которое не в моей власти, — вставил Джон.

— Нет, Джон, ключ от него у тебя. Так вот, ты ручаешься, что в глубине, в самой глубине твоего сердца, которое ты отдал мне, так же как я отдала тебе свое… не осталось воспоминания о моем прежнем корыстолюбии?

— Если б у меня в памяти не осталось никаких следов о том времени, — прошептал он, коснувшись губами ее губ, — разве я мог бы так любить тебя? Разве в календаре моей жизни появился бы красный листок? И, глядя на твое милое личико, слушая твой милый голосок, разве я помнил бы свою отважную защитницу? Неужели тот мой вопрос, любимая, настроил тебя на серьезный лад?

— Нет, Джон, виной этому не твой вопрос и не мои мысли о миссис Боффин, хотя я очень люблю ее. Дай мне поплакать, Джон. Плакать от счастья так приятно, так сладко!

И она заплакала, прижавшись к нему, а потом, не отрывая лица от его груди, негромко рассмеялась и прошептала:

— Теперь, Джон, я могу сказать тебе, что следует «в-третьих».

— Слушаю. Что бы там ни последовало.

— Я думаю, Джон, — продолжала Белла, — что ты думаешь, что я думаю…

— Стой, стой, дитя мое! — весело воскликнул он.

— Да, правда! — все еще смеясь, сказала Белла. — Это похоже на грамматическое упражнение. Но без него, пожалуй, не обойдешься. Хорошо, попробую еще раз. Я думаю, Джон, что ты думаешь, что я думаю, что денег у нас вполне достаточно и что мы ни в чем не нуждаемся.

— Это святая истина, Белла.

— Но если наши доходы вдруг уменьшатся и нам придется немного ограничивать себя, ты не перестанешь верить, что я всем довольна?

— Не перестану, душа моя.

— Спасибо, Джон, большое, большое тебе спасибо! И я могу быть уверена, что ты… — она запнулась. — …что ты тоже будешь всем доволен, Джон? Но как же иначе! Если я за себя ручаюсь, то за тебя и подавно можно поручиться, потому что ты сильнее, мужественнее, рассудительнее и великодушнее меня!

— Довольно! — сказал ее муж. — Слышать этого не желаю, хотя во всем остальном ты права. А теперь, моя дорогая, позволь мне поделиться с тобой одной новостью, которую я собираюсь рассказать тебе весь вечер. Знаешь, у меня есть все основания полагать, что наши доходы не станут меньше, чем они есть.

Казалось бы, такая новость должна была заинтересовать ее, а она снова занялась обследованием пуговицы на сюртуке мужа, точно не расслышав его слов.

— Наконец-то мы добрались до сути дела! — воскликнул Джон, стараясь подбодрить жену. — Признавайся, что настроило тебя на серьезный лад — то, что было, «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих»?

— Нет, милый, — ответила она, все крутя пуговицу и покачивая головой, — совсем не это.

— Господи! Смилуйся над моей женой! У нее еще есть про запас «в-четвертых»! — воскликнул Джон.

— Меня немножко тревожило то, что было, «во-первых», и то, что было, «во-вторых», — сказала Белла, не оставляя пуговицы в покое. — Но причина моей серьезности глубже, сокровеннее, Джон…

И когда он наклонился к ней, она подняла голову, прикрыла ему глаза правой рукой и не отняла ее.

— Помнишь, Джон, как папа говорил в день нашей свадьбы о кораблях, что могут приплыть к нам из неведомой морской дали?

— Как же мне этого не помнить, дорогая?

— К нашим берегам… плывет по океану корабль… и он привезет нам с тобой… ребенка, Джон.

Глава VI

Помогите!

К вечеру, когда работа на бумажной фабрике кончилась, все тропинки и дороги по соседству с ней запестрели людьми, возвращающимися домой после трудового дня. Мужчины, женщины, дети шли группами по нескольку человек, и легкий ветерок, игравший их одеждой, не мог пожаловаться на нехватку здесь цветных платьев и ярких шарфов. Веселые голоса и смех, раздававшиеся в вечернем воздухе, ласкали слух не менее приятно, чем яркие краски людской одежды ласкали зрение. На переднем плане этой живой картины ребятишки бросали камни в неподвижную речную гладь, отражающую закатное небо, и следили, как по ней разбегаются зыбкие круги. И такими же кругами ширилась даль в розовом свете вечерней зари, — вон дороги, по которым рабочие возвращаются домой, а там серебристая река, за рекой темная зелень хлебов, таких густых и высоких, что люди в полях будто плывут по волнам; еще дальше — придорожная живая изгородь и деревья, за ними ветряные мельницы на холмах, а на горизонте — небо сливается с землей, словно перестала существовать бесконечность пространства, отделяющая человека от небесной выси.