Наш Современник, 2001 № 09

Я встал рядом, а со всех сторон, отовсюду спешили победители, устраиваясь где кто может. Не успел он растянуть баян, как щеголь старшина роты боепитания, поводя фотоаппаратом, попросил минуточку внимания. Вот так мы с твоим брательником оказались на фотографии.

Понкин повернулся к столу, плеснул из фляжки в свою кружку, посмотрел в нее, подул и выпил. Бантиком сморщил губы, вытер глаза и выдохнул. Прямо из чугунка зачерпнул тушеной картошки, прожевал, еще раз поддел. Глотнул холодного чаю и продолжал:

— Сгрудились, значит, все около нас. Капитан, словно слушая самого себя, взял несколько аккордов и, побледнев, заиграл. Он, когда играл, всегда менялся в лице. Его любимую: “Эх, дороги... пыль да туман...” пели все, может, не очень складно, но, как говорят, здорово.

Выстрел грянет, ворон кружит.

Твой дружок в бурьяне неживой лежит.

Хозяин замолчал. Пощупал тусклый бок самовара, спросил:

— Подогреть?

— Не надо, рассказывайте, пожалуйста, — попросил Анатолий.

— Значит, играл, играл песни, потом оборачивается ко мне и шепчет: “Давай, Михаил, дробани” — и дал мне “барыню”. Меня упрашивать не надо. Сказать честно, плясать я мастак. Любителей “барыни” нашлось столько, что широкий круг стал тесен. Оборвав пляску, капитан решительно сдвинул меха и хотел уже подняться, но чей-то голос остановил его: “Товарищ капитан, сыграйте вальсик “На сопках Манчжурии”. “Вальс, просим вальс”, — неслось со всех сторон... “Тихо вокруг, сопки покрыты мглой. Вот из-за туч выходит луна, могилы хранят покой...”

Вначале слова вальса Понкин произносил речитативом, но, увлекаясь, по мере нарастания темпа, уже пел все более проникновенно. “Плачет, плачет мать-старушка, плачет мо-о-лодая жена...”

Растревоженный воспоминаниями да выпитым спиртом, Михаил плакал, не пытаясь скрывать слез.

Ванюков сидел потупясь, чувствуя, как глаза покрываются туманом, а грудь перехватывают судороги.

“Братушка, братушка — единокровный мой человек!..” — шептал Анатолий.

“Тихо во-о-круг...” — незаметно для себя стал подпевать он.

Понкин встал, постоял возле фотокарточки и тут же опустился рядом с Ванюковым.