Наш Современник, 2001 № 09

Осмотрелся. Просторная изба опрятна. Большая русская печь заняла половину жилья. Возле печки, в заднем углу, деревянная кровать с высокими торцами. Темный платяной шкаф. В одном простенке зеркало. В другом — рамка с фотографиями. Анатолия привлекла фотокарточка, помещенная в левом нижнем углу этой рамки. На фотокарточке красовались двое. Один сидел, с баяном, улыбчивый, симпатичный, в офицерских погонах. Другой, солдат, стоял позади офицера. Фотография была столь знакомой, что Ванюков не выдержал.

— Послушайте, откуда у вас это? — волнуясь, спросил он, указывая на фотокарточку.

— С войны, — ответил мужчина, не поворачивая головы. Он пил чай, держа кружку обеими руками.

— Вы можете объяснить потолковее, как попал к вам этот снимок? — в нетерпении повторил Ванюков, чувствуя, как к горлу подкатывает предательская спазма.

— Все можно, товарищ лейтенант, счас, счас. — Он вытер губы тыльной стороной ладони. — Это я со своим комбатом капитаном Ванюковым. Вот он — я, а это....

— Другого я знаю, — тихо сказал Анатолий. — Этот комбат — мой родной брат!

Хозяин внимательно взглянул на гостя, кивнул:

— Похож, ей-Богу, похож!.. Воевали мы вместе с твоим братаном. Как сейчас вижу, стоит перед строем батальона молодой, пригожий, ордена да медали на груди горят. Поздоровался, потом подошел к каждому словом обмолвиться. Справился о настроении, о здоровье. Чем я ему приглянулся, убей, не знаю, только когда прошел всех, остановился напротив меня, фамилию спрашивает. “Рядовой Понкин”, — отвечаю. “Будешь, рядовой Понкин, моим ординарцем, ясно?” — и улыбается. “Есть быть вашим ординарцем”, — отвечаю. Здесь война с япошками была короткая, но злая. Через неделю мы уже заняли Чаньчунь.

Понкин свернул цигарку, закурил, аппетитно затянулся, вбирая в себя едкое облако. Можно подумать, он глотает не табачный дым, а божественный нектар.