Читаем Наш Современник, 2004 № 09 полностью

Здесь Панарин утверждает необходимость подхода к России, к исследованию проблем России современной с точки зрения общеевропейской и общемировой. Перед этим — по преимуществу в советский, скрытый период своего творчества — Александр Сергеевич очень тщательно изучал западную философию, фактически идентифицировал себя как западника. Ну и, естественно, как любой русский мыслитель, он стоял перед этой дихотомией западничества и почвы, почвенничества. На мой взгляд, именно в “Пушкинской парадигме”, последней своей методологической работе он, наконец, добился синтеза этих двух начал. К России надо подходить с тех же позиций, что и ко всему остальному человечеству. Россия стоит перед теми же проблемами, перед которыми стоит и остальное человечество. Однако в России, в силу специфики её исторической судьбы, эти проблемы оказались гораздо более остро и драматично стоящими перед нами, чем в других цивилизациях и культурах. А проблемы эти Александр Сергеевич определил так: с одной стороны, это репрессивный характер современного бытия, репрессивный и в отношении личности, и в отношении природы, это трагический разрыв человека с первоначальными предпосылками его бытия, разрыв человека с Космосом, противопоставление Субъекта и Объекта. Далее, это индиви­дуализм, грозящий действительно асоциальными тенденциями, индивидуализм, несущий в себе угрозу ухода социального начала и замены его началом чисто экономическим. Третья проблема — это нигилизм, отрицание ценностного, духовного содержания основ бытия. Перед вызовом этих трёх проблем Александр Сергеевич говорит о том, что западничество, с одной стороны, как эпигонство, как заимствование и копирование западных образцов без уважения к собственному наследию, отрицание ценностей своего культурного достояния неприемлемо для русской истории, для русской культуры. “И реформаторство, нигилистически противо-поставляющее себя прошлому и национальному опыту собственной страны, чревато играми в бисер и холодным бесплодием”, — пишет Александр Сергеевич. Говоря о холодном бесплодии, он имеет в виду, конечно, творческое бесплодие интеллектуалов, стоящих на однозначно западнических позициях. С другой стороны, Панарин стремился также и дистанцироваться от почвенничества-изоляционизма. Он подчёркивал, что позиция прило­жения к России каких-то своих собственных, нигде больше неповторимых закономерностей как раз и открывает дорогу для двойных стандартов, и в интеллектуальном, и в политическом смысле слова. Единственно возможный выход в данной ситуации — это творческая воля к синтезу, идея преемст­венности национального опыта и совре­менности, которая должна питаться национальным опытом, черпать из него, как из резервуара, ценности, необходимые для дальнейшего развития.

Вторая задача, которую ставил перед собой Александр Сергеевич на самом последнем этапе своего творчества, не менее важная — это задача выработать язык философских понятий. Тот аналитический язык, социально-политический и философский язык, на котором можно было бы формули-ровать национальный опыт доступно для всего народа. Ибо когда нет такого языка, национальный опыт либо осмысливается разными группами и распа­дается, рассыпается, утрачивает своё универсальное значение, становится достоянием каких-то локальных сообществ, либо — что особенно трагично — осмысливается внешними интерпретаторами, не всегда доброжелатель­ными, бескорыстными, навязывающими своё собственное агрессивное видение нашей культуры.

Приступая к этой задаче, Александр Сергеевич подвергал критике принцип политической свободы от ценностей; критике очень жёсткой не только с точки зрения политолога, не только с точки зрения человека, имеющего твёрдые убеждения, но именно — я подчёркиваю — именно с точки зрения аналитика и методолога науки. Он утверждает, что чем выше уровень нашей озабоченности, тем выше уровень проникновения в суть вещей, а значит, тем содержательней используемые нами знаки.. Язык познания, его метод не может быть свободен от человеческой ангажированности. Человек познаёт не мёртвые вещи в себе, мир открывается исследователю, философу постольку, поскольку тот увлечен и востребован им. Это был принцип, ведущий Александра Сергеевича, сформулированный ещё в его работах по глобальному прогнозированию. Но наиболее чётко, как методологическую установку, предлагаемую им, философом, он сформулировал это именно в своих последних трудах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2004

Похожие книги

188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература / Публицистика
Ислам и Запад
Ислам и Запад

Книга Ислам и Запад известного британского ученого-востоковеда Б. Луиса, который удостоился в кругу коллег почетного титула «дуайена ближневосточных исследований», представляет собой собрание 11 научных очерков, посвященных отношениям между двумя цивилизациями: мусульманской и определяемой в зависимости от эпохи как христианская, европейская или западная. Очерки сгруппированы по трем основным темам. Первая посвящена историческому и современному взаимодействию между Европой и ее южными и восточными соседями, в частности такой актуальной сегодня проблеме, как появление в странах Запада обширных мусульманских меньшинств. Вторая тема — сложный и противоречивый процесс постижения друг друга, никогда не прекращавшийся между двумя культурами. Здесь ставится важный вопрос о задачах, границах и правилах постижения «чужой» истории. Третья тема заключает в себе четыре проблемы: исламское религиозное возрождение; место шиизма в истории ислама, который особенно привлек к себе внимание после революции в Иране; восприятие и развитие мусульманскими народами западной идеи патриотизма; возможности сосуществования и диалога религий.Книга заинтересует не только исследователей-востоковедов, но также преподавателей и студентов гуманитарных дисциплин и всех, кто интересуется проблематикой взаимодействия ближневосточной и западной цивилизаций.

Бернард Луис , Бернард Льюис

Публицистика / Ислам / Религия / Эзотерика / Документальное