Не спеша вернувшись к «мерседесу», я перебрал связку ключей Мея и нашел в ней что-то вроде миниатюрного хромированного консервного ножа. Я открыл им дипломат и обнаружил внутри папку с бумагами, карманный калькулятор, немецкую авторучку и карандаш с выдвигающимся грифелем, толстый британский паспорт на имя Мея, чеки для туристов, американские доллары и стопку авиабилетов. Паспорт был такого же типа, как паспорт Бэйрстоу: в синей обложке, с девяноста четырьмя страницами, с многочисленными въездными и выездными визами экзотических стран, действительный на десять лет, рост владельца один метр семьдесят, родился в Анкаре в 1950 году, выдан 10 ноября 1985 года, действителен до 10 ноября 1995 года. Моложавая физиономия владельца на третьей странице имела мало общего с господином средних лет, восседавшим на бревне со своей возлюбленной. И уж совсем ничего общего со связанным и изуродованным трупом в хижине. Билеты были до Бухареста, Стамбула, Тбилиси, Лондона и Манчестера, так что его девушка заблуждалась насчет Анкары и Баку. Только билет до Бухареста был закомпостирован и уже просрочен. На остальной части программы его поездок, включая и обратную дорогу, стоял штамп «Открыт».
Я сложил все обратно в дипломат, вынул свой собственный багаж из красного «форда», 0,38 сунул в портфель и уложил все это в багажник «мерседеса». Мне предстояло решить, какую из разыскиваемых машин выбрать: «форд», который вместе с неким Колином Бэйрстоу, может быть, значится, а может быть, и не значится в списке разыскиваемых машин у каждого полицейского, или голубой «мерседес», который скоро будет первым в этом списке, но пока совершенно безопасен. И потом, в конце концов, семь дней уже прошло, а где семь, там и восемь. Айткен Мей, как всем известно, находится за границей. Свою корреспонденцию он забирал на почте в Макклсфилде, сюда не показывал носа ни один почтальон. И сколько еще времени может пройти, прежде чем кто-нибудь обратит внимание на то, что «странная парочка» исчезла из своего уединенного коттеджа на пустоши?
Отогнав «форд» в укромное место между «дормобилем» и конной тележкой, я сгреб охапку сена и разбросал ее по крыше и капоту. Потом я сел за руль «мерседеса» и направился к белому мостику, отлично сознавая, что каждый час промедления может оказаться для меня роковым.
Эмма снова говорила мне. Говорила настойчиво. Никогда прежде я не слышал у нее такого напряженного, такого повелительного голоса.
– «Прочные ковры», – говорила она в первом послании, – это Салли. Где вы? Мы беспокоимся о вас. Позвоните мне.
– Айткен, это снова я, – сказала она во второй записи, – у меня для вас очень важная новость. Возможны большие неприятности.
– «Прочные ковры», это снова «Прометей», – говорилось в третьей. – Слушайте внимательно. Терри пришлось отменить поездку. Обстоятельства изменились. Пожалуйста, как только вы услышите это, откуда бы вы это ни услышали, бросьте все и
Я остановил ленту.
Я был в состоянии запоздалого страха. Стоило мне провалиться под тонкий лед моего самообладания, и я погиб. Если раньше у меня и были сомнения насчет моей поездки, то теперь они рассеялись. Ларри и Эмма были в страшной опасности. Если Ларри мертв, Эмме грозила двойная опасность. Огонь, который я зажег в нем полжизни назад и который раздувал, пока это было полезно для дела, теперь вышел из-под контроля, и, насколько я понимал, его языки уже лизали пятки Эммы. Рассказать же все Пью и Мерримену означало бы признать свою вину и не добиться ничего. «Они хуже, чем воры, Марджори. Они мечтатели. Они ввязались в войну, о которой никто ничего не слышал».
У меня теперь было два паспорта, один Бэйрстоу, другой Мея. У меня был багаж Мея и Бэйрстоу, и я вел машину Мея. Я перебирал в голове комбинации этих находок. Паспорт Бэйрстоу был опасен, но только в Соединенном Королевстве, потому что вряд ли Контора с ее вечным страхом засветиться рискнула бы сообщить имя Бэйрстоу Интерполу. Паспорту Мея повезло больше, чем его хозяину, но это был паспорт Мея, а наши внешности были до смешного непохожими.