Наша первая революция

Но почему же не наоборот? Не лучше ли буржуазной демократии примкнуть к пролетариату, раз что она открыла секрет главнейшей ошибки? Г. Штильман может быть уверен: от тех элементов буржуазии, которые "не расходятся" с пролетариатом, он никогда не отделяется; да и невозможно от них отделиться. Но г. Штильману кажется, что "расходится" с ним пролетариат, что "ссору" затевают публицисты покойного "Начала", что "главнейшую ошибку" совершает социал-демократия. Откуда такая односторонность?

Дело в том, что политическую ограниченность своего класса буржуазные политики всегда и везде считают таким же естественным законом, как тяготение, тогда как общественная природа антагонистического класса кажется им случайностью, предрассудком, ошибкой вождей. Поэтому свою ограниченную политическую программу они считают нормальной человеческой программой, делают ее мерилом и требуют, чтобы деятели противного лагеря подчиняли интересы своего класса этому "естественному" мерилу.

Вниманию пролетариата предъявляются многие тактики: и зубатовская, и треповская, и либеральная, и социал-демократическая... Но рабочий класс одни приемы и методы отбрасывает, другими пользуется временно, третьи переделывает, приспособляя их к своей природе, четвертых ассимилирует целиком. Рабочий класс это не глина, из которой можно лепить, что угодно.

Когда в петербургских массах, в результате длительного периода накопления политических страстей и мыслей, назрела потребность выступление, они заставили служить себе зубатовскую организацию и подчинили своим целям невежественного священника, ставленника полиции, вдохнув в него на день революционный энтузиазм. Девятого января петербургский пролетариат впервые выносит на улицу свою массовую силу. В нем пробуждается с этого времени страстное стремление политически реализовать свою силу, а для этого - дать ей не случайную, а постоянную целесообразную организацию. Отсюда - вовсе не из чьих-то анархических заблуждений - громадная масса стачек. Социал-демократия лишь вносит в них организационное единство и пользуется ими, как ареной агитации. Революционные эпохи тем и замечательны, что даже крайние партии едва поспевают приспособлять свою тактику к стихийным движениям народных масс. Развитие своих сил и организационных связей приводит пролетариат, с одной стороны, ко всеобщей октябрьской стачке, с другой - к колоссальной самоорганизации пролетариата в форме Рабочих Советов. Тот этап, когда случайный священник мог оказаться вождем, оставлен далеко позади. Если б социал-демократия попыталась заняться прекращением рабочих "революций", она немедленно была бы отброшена от массы и обречена на ничтожество. Ведь пробовали же гапоновцы во главе с Гапоном противопоставить себя Совету Рабочих Депутатов...

Конституционалисты "Полярной Звезды", когда они последовательны, говорят в сущности следующее: в пределах тех интересов, которые мы отстаиваем и дальше которых не можем и не хотим итти, мы не способны руководить "революциями". Но, к несчастью, вне этих революций сейчас нет ни политической жизни, ни путей к массам. Остановить революцию мы не можем, как не может и реакция, в распоряжении которой имеются Малюты-Дубасовы и флигель-Мины. Но мы надеемся, что в конце концов революция искалечит реакцию, а реакция искалечит революцию; тогда уставший и ослабевший народ разочаруется в революции, а в конец истощившаяся реакция захочет нашей поддержки. И вот тогда придет наше время.

Какая-то газета сообщала, отнюдь не в осуждение, что г. Набоков*278 во время ноябрьской стачки уехал за границу, заявив своим друзьям: "Революция вступает в свои права, и к.-демократу теперь нечего делать". Это поистине превосходно! Конечно, может быть, это газетная выдумка, но это все равно. Если г. Набоков этого не говорил, он должен был это сказать. На съезде конституционалистов-демократов г. Милюков сказал: "Мы - партия по-преимуществу конституционная" (т.-е. парламентская). А это значит, что пока парламента нет, а есть революционная борьба за парламент, к.-демократы обречены на бездействие. То же самое говорит и Кауфман*279. Он очень зорко рекомендует своей партии "познать себя" и не только отмежеваться от крайних партий, но и отказаться от конкуренции с ними в массах, пока "революции" не потерпят окончательного краха, т.-е., другими словами, пока массы не будут раздавлены. Только пройдя через эту школу, народ придет к к.-демократам. А пока - будем заниматься самоопределением, в форме нападок на крайние партии, и этим способом подготовлять себя к господству на поле их деятельности, когда революция покроет это поле своими костями. Таким образом, как бы себя не убаюкивали к.-д. надеждами на прекрасное будущее (судьбы германского и австрийского либерализма должны сильно укреплять эти надежды!), фактически их отмежевыванье от крайних партий, по крайней мере, на весь революционный период, есть отмежевывание от народных масс. Партия, которая так начинает, не может иметь будущего.