Наша первая революция

В декабре правительство вооруженной рукой подавило пролетариат и разрушило его организацию, а этого факта было достаточно, чтобы либеральные оппортунисты провозгласили крушение революционной тактики. Им казалось, что их поддерживает очевидность: пролетариат разбит, следовательно, тактика, которой он держался, не ведет к победе.

Мы отвечали либеральным оппортунистам: пролетариат разбит в бою, но это не значит, что разбита боевая тактика пролетариата. Поражение может явиться не только как продукт политических ошибок; оно может быть неизбежным результатом соотношения сил.

Если у реакции достаточное число штыков, которые не гнутся, и достаточное количество солдатских рук, чтобы направить эти штыки, тогда революция может потерпеть военное поражение совершенно независимо от тех или других тактических промахов.

Но если декабрьское поражение пролетариата имело своей причиной недостаточность его сил, то не состоит ли ошибка именно в том, что он, не будучи достаточно сильным для победы, принял сражение?

На этот вопрос можно дать только отрицательный ответ.

Прежде всего, в революции, как и в войне, момент сражения не определяется доброй волей одной из сторон, чаще всего он непосредственно вытекает из положения и настроений обеих враждебных армий. При известных условиях уклониться от сражения можно не иначе, как покинув занятую и укрепленную позицию и бежав с поля битвы. Такая тактика, несомненно, спасает от непосредственного поражения, но всегда ли она целесообразна? Не способна ли она внести в собственные ряды деморализацию и тем подготовить будущее поражение? И, наконец, если на войне, благодаря механической дисциплине армии, можно в каждый данный момент увести ее всю целиком с поля сражения, то это совершенно недостижимо в революции: здесь уклониться от восстания, раз оно подготовлено предшествующим развитием борьбы, означает для организованных сил иногда ничто иное, как оставить под неприятельским огнем массы. Перед такой именно перспективой стояла социал-демократия в декабре: она могла не принять вызова реакции и отступить на заранее подготовленные подпольные позиции, предоставив правительству громить легальные и полулегальные рабочие организации, созданные при ее ближайшем участии; она купила бы себе таким образом действий возможность смотреть на революцию со стороны, резонерствовать по поводу ее ошибок и вырабатывать безупречные планы, недостаток которых состоит единственно в том, что они являются на сцену лишь тогда, когда в них уже нет никакой надобности. Словом, партия могла бы усвоить себе тактику, составляющую ныне собственность отдельных политиков, которых Парвус удачно назвал "литературными резонерами". Можно себе представить, как такая тактика способна укреплять связь между нами и массой!

Партия уклонялась от сражения дотоле, доколе это было в ее силах. 22 октября по ее инициативе Совет Рабочих Депутатов в Петербурге отменил траурную манифестацию*323, дабы не провоцировать неизбежного столкновения, не попытавшись предварительно использовать новый режим для широкой открытой агитационной и организационной работы среди масс. Когда правительство сделало преждевременную попытку атаковать страну и, для опыта, объявило Польшу на военном положении, Совет Рабочих Депутатов, придерживаясь, по инициативе партии, чисто оборонительной тактики, не сделал даже попытки довести ноябрьскую стачку до открытого столкновения, но превратил ее в манифестацию протеста, удовлетворившись ее огромным моральным эффектом и косвенным практическим результатом.

Но если партия уклонялась от сражения в октябре и ноябре, мотивируя это для себя и для масс необходимостью организационной подготовки, то в декабре это соображение совершенно падало, - не потому, что подготовка была налицо, а потому, что правительство начало борьбу именно с разрушения всех созданных в октябре и ноябре революционных организаций. Если бы при этих условиях партия и могла уклониться от сражения, если бы она и могла увести с поля борьбы массы, захваченные "легально" революционными организациями, она, поступив таким образом, сознательно пошла бы навстречу восстанию при еще менее благоприятных условиях: при полном отсутствии прессы и широких влиятельных организаций, а также при неизбежной деморализации, вызванной отступлением.

Декабрьское восстание было неизбежностью, его поражение было результатом военного перевеса реакции над революцией. Но, будучи военным поражением, декабрьское восстание было политической победой: оно чрезвычайно ускорило процесс разложения армии и поставило революционный пролетариат в центре сочувственного внимания огромных масс городского и сельского населения. Другими словами, декабрьское восстание вызвало решительное изменение в том соотношении сил, которое создало возможность декабрьского поражения.

II