Читаем Наше всё – всё наше полностью

Максим ЛАПТЕВ (с обидой): Ты хочешь сказать, я так фальшиво пою?

Яша ШТЕРН (вздыхает и закрывает книгу; это оказывается свежевыпущенный том в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия». Автор — Ольга Семёнова, название — «Юлиан Семёнов»): Поёшь ты, конечно, хреново, но это я бы, допустим, по дружбе стерпел. Беда не в тебе и даже не в песне из «Семнадцати мгновений», a в самом романе про Штирлица… Ну и в лиозновском сериале, само собой.

Максим ЛАПТЕВ (сразу подобравшись): Ты Штирлица не замай. Он — наше всё.

Яша ШТЕРН

(скорбным тоном): Да я понимаю, Макс. Тебе как чекисту и положено по службе благоволить к этой сказочке. Приятно же, что простой мужик из лубянской избушки двух генералов развёл — Мюллера и Шелленберга… Тем более, мужик этот — ещё и твой тезка.

Максим ЛАПТЕВ (с удивлением): Ты что, не любишь «Семнадцать мгновений»?

Яша ШТЕРН (хмуро): A что я, похож на человека, который готов полюбить Настольную Книгу Российского Фашиста?

Максим ЛАПТЕВ (с надеждой): Ты ведь шутишь, конечно, дружище Яша?

Яша ШТЕРН

(серьёзно): Мне вовсе не до шуток, дружище Макс. Погляди-ка сам: вот в этой «жэзээловской» книге — масса прекрасных слов о том, каким замечательным отцом, превосходным мужем, чутким товарищем и отменным писателем был Юлиан Семёнов, урождённый Ляндрес. И ни полслова не сказано про то, что практически весь фашизм в нашей стране вырос из невинной игры в Штирлица!



Максим ЛАПТЕВ (озадаченно): Ты имеешь в виду нынешнюю бодягу с чёрными мундирами? Так это же обычная глупость — и только. Певица Аллегрова, которая сдуру вылезла в эсэсовской униформе, по-твоему, фашистка? Или, прости Господи, Укупник — фашист? Или Глюкоzа?

Яша ШТЕРН (саркастически): Ага, невинные младенцы нашли себе цацки! В России, между прочим, по одёжке встречают. Эта чёрная зараза с руническими знаками от кутюр лезет из всех щелей — фиг теперь остановишь. A наши политики словно ослепли на один глаз. Бьют в набат, если на каком-то там занюханном эстонском хуторе тамошние недобитки открывают барельеф с эсэсовцем. A когда в сердце России, во Владимирской области, местные придурки решили забабахать трёхметровый памятник человеку в нацистском прикиде — это пожалуйста, это сколько угодно. И даже, наоборот, клёво и прикольно.

Максим ЛАПТЕВ (отмахиваясь): Яш, не передёргивай! Ни Семёнов, ни Лиознова не в ответе за тараканов в чужих головах. Для разведчика мундир противника — камуфляж. По-твоему, Штирлиц должен был бродить по Берлину в красноармейской форме? Может, еще и, как в анекдоте, раскрытый парашют за собою тащить и ругаться матом по-русски?

Яша ШТЕРН (с усталым отчаянием): Да не в мундире тут главная проблема. Пойми, Макс, простую вещь. Из «Семнадцати мгновений» вылупились, по сути, новые «Сионские протоколы» — и не потому, что Семёнов хотел дурного. Он хотел, как лучше. Просто его подкосила неумеренная еврейская тяга к национальной похвальбе: мы, типа, везде первые — и в физике, и в шахматах, и в области балета впереди планеты всей. Если уж гений, то наш. A если какой в мире есть супер-пупер-злодей — то тоже чтобы непременно из наших!

Максим ЛАПТЕВ (недоверчиво): Ты хочешь сказать, что он специально…

Яша ШТЕРН (нервно перебивает):

Уж наверняка не случайно! Семёнов начал, Лиознова подхватила идею. Вспомни сюжет — сплошь еврейские разборки на всех уровнях. Аллен Даллес, то есть Шалевич, пытается договориться с Гиммлером, то есть с Прокоповичем. Провернуть всю интригу Шалевичу помогают Гусман и Геверниц — последнего, само собой, играет Гафт. A чтобы помешать переговорам, Штирлиц отправляет в Берн на лыжах кого? Ну? Забыл?

Максим ЛАПТЕВ (пожимает плечами): Ну Плятта. Ну Ростислава Яновича.

Яша ШТЕРН (с нажимом): Вот! A тем временем Штирлиц затевает интригу с участием высших руководителей Третьего рейха. То есть Броневого и Визбора, — тех ещё арийцев. Плюс к тому, естественно, за кадром поёт Иосиф Давыдович Кобзон, a разговаривает Ефим Захарович Копелян… Тогда уж, по логике сюжета, выходит, что и физика-то Рунге кинули в тюрягу не за то, что он еврей, a за то, что он недостаточно еврей — из всей родни у него только одна кошерная бабка: разве с такой занюханной анкетой можно бомбу делать?



Максим ЛАПТЕВ (увещевающим тоном): Яша, Яша, успокойся, ты бредишь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950 – 1970-х годов
Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950 – 1970-х годов

Варлам Шаламов прожил долгую жизнь, в которой уместился почти весь ХX век: революция, бурная литературная жизнь двадцатых, годы страданий на Колыме, а после лагеря – оттепель, расцвет «Нового мира» и наступление застоя. Из сотен стихов, эссе, заметок, статей и воспоминаний складывается портрет столетия глазами писателя, создавшего одну из самых страшных книг русской литературы – «Колымские рассказы». Книга Ксении Филимоновой посвящена жизни Шаламова после лагеря, его литературным связям, мыслям о том, как писать «после позора Колымы» и работе над собственным методом, который он называл «новой прозой». Автор рассматривает почти тридцатилетний процесс эстетической эволюции В. Шаламова, стремясь преодолеть стереотипное представление о писателе и по-новому определить его место в литературном процессе 1950-1970‐х годов, активным участником которого он был. Ксения Филимонова – историк литературы, PhD.

Ксения Филимонова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное