Нашествие

— Из дедовой? — повернулся Мишель к Савельеву. — Это какие же?

Что дед Мити Шишкина был крепостным, который сам себя выкупил, не было в смоленском обществе тайной. Но миллионное состояние Шишкиных сковывало молву. Савельев показал Мишелю глазами. Тот сделал вид, что не заметил.

— У вас и книжки есть? — не унимался Мишель. — Приходно-расходные, что ли?

— Ну хватит, — вдруг дёрнул его Савельев за локоть. — Не больно смешно.

В отличие от Мишеля, плевать на условности смоленского общества Савельев не мог: мать отказалась дать денег, но многочисленные тётушки и дядюшки, родные, двоюродные, троюродные, ещё нет. И потому их мнение было Савельеву не безразлично.

Глаза Мишеля посветлели от весёлой злобы. Пока очередная опасная колкость не сорвалась с его языка, Савельев поспешил дружелюбно:

— Ладно, Митька. Жаль, конечно, что с нами не поедешь. Кланяйся от нас господину Бурмину. А не то оба приходите.

— Эх ты, кислятина! — хлопнул Мишель Митю по плечу, тот пошатнулся, заморгал, вынужден был схватиться за спинку стула.

— Может, ты уже и жениться надумал?

— При чем здесь это? — оскорбился Митя.

Мишель скользнул мимо него взглядом:

— Идём, Савельев.

Развернулся на каблуках и вышел. Савельев торопливо отвесил поклон и выбежал за Мишелем.

В передней Шишкиных всё было новым и дорогим: мебель, светильники, панели. Из такого приятеля много можно было бы надоить денег. Противно было думать, что не вышло. Мишель принял от лакея фуражку, фыркнул Савельеву по-французски:

— Господин Бурмин опять всё веселье изгадил. Будем надеяться, хоть Ивин не подведёт.

Савельев что-то пробурчал по-русски. Скука, от которой сбежали из курительной, уже ползла за ними сюда — горьковатым табачным облаком, и оба поскорее затрещали сапогами с крыльца, где их ждали подведённые лошади.

Анна Шишкина смотрела сверху в окно, как молодые люди запрыгнули, тронули лошадей, ускакали. Её длинное бледное лицо разгладилось, посветлело: «И слава богу. Дурная компания».

Она услышала тяжёлые, неуклюжие шаги позади, быстро опустила край шторы.

— Что же гости твои, Митенька? — Запрятав облегчение, спросила: — Не остались?

— Нет, маменька.

— Вот как? А я думала, у тебя гости.

— Гость. И совсем другой гость. Я велел чай накрыть в библиотеке.

Мать улыбнулась:

— Знакомый, чтобы сидеть в библиотеке? Это кто ж?

— Бурмин.

— Вот как.

— Вы с ним знакомы, маменька?

— Лично нет. Он хорошей фамилии.

Ей не хотелось повторять сплетни смоленских дам о княгине Солоухиной и о том, что разорившийся Бурмин унаследует старухины миллионы.

Она могла себе это позволить. У неё не было дочери-невесты.

— Ему хотелось посмотреть кое-какие книги из дедова собрания.

— Он тоже о нём слыхал? — Но Анна спохватилась, не прозвучит ли это тщеславно, и поспешила уточнить: — Конечно же, от тебя.

— А вот и нет! Когда я представился, он почти сразу же спросил, не знаменитого ли масона Синицына я внук.

И добавил:

— Но только если вы, маменька, позволите. Может ли он одолжить кое-какие книги из дедовой библиотеки?

Мать расцвела. У сына появился приятель, которого интересовали книги! Не девки, не пьянки, не карты: книги! И который знал о её отце — покойном московском масоне.

— О мой друг, и не спрашивай! Твой дед и сам был бы рад — и такому гостю, и разговору. А что до книг, то он считал, что книги живут, только когда их читают. Какие же кни…

— Что это, Анна Васильевна? — пробасил позади сердитый голос. — Лакеи в библиотеке накрывают. Вы что? Гостей ждёте?

Мать и сын вздрогнули, умолкли, испуганно уставились друг на друга. Митя тихо отступил, мать выдавила:

— Ступай же, Митя.

Присутствие сына при ссорах делало их особенно унизительными. А после — мешало уснуть вечером. «Что видит мальчик? Какой урок семейной жизни вынесет из всего этого?» — ворочалась всякий раз Анна.

— Иди, милый.

Но Митя вдруг заартачился:

— Успеется, маменька.

Старший Шишкин даже не повернулся к нему, бесшумно прошёл в своих мягких сапогах. «Его ненавидят, с ним не желает быть в одной комнате собственный сын, а ему всё равно». Анна с отвращением следила за невозмутимой поступью мужа. В руках у него была газета. Сел. Диван под ним пискнул.

— Ну-с? Что за гости?

С шелестом развернул газетный лист.

Анна смотрела на паркет, на край ковра, на собственные ступни. Чувствовала, как сама собой немеет шея, поднимаются плечи, а лицо застывает.

— Господин Бурмин… — выдавила.

— Продаются за излишеством люди, — вслух прочёл Шишкин, точно не услышав. — Кузнец двадцати трёх лет, жена его прачка, также обучена шитью.

Анна ошалело глянула на него — но увидела только желтоватый газетный лист, которым отгородился муж.

— Цена оному пятьсот рублей, — читал он. — Не пишут, пьяница или нет. Буйный небось. Кто сейчас кузнеца продавать станет. Да ещё за пятьсот рублей.

Слова слипались сухим комком в горле. Анна кашлянула.

— Что-с? — процедил муж из-за газеты. — Что ещё за Бурмин?

И громко:

— Продаются две девки тринадцати и шестнадцати лет. Обученные грамоте. Одна играет на пианино. Узнать о цене можно… Вот-вот. О цене. Больно толку с них, с грамотных. На пианино. Вред один.