Наши на острове

До агентства не дошёл, а долетел минут за пятнадцать, зашёл внутрь. Лариса спокойно восседала на своём прежнем месте и копалась в куче бумаг, лежавших перед ней на столе. Я поздоровался и, поозиравшись по сторонам – не смотрит ли часом кто, робко сунул ей пакет, в котором лежали конфеты.

– Это вам за помощь, – почему-то выкая и краснея, пролепетал я.

Она также раскраснелась, как спелый помидор, засмущалась вся, замялась, но пакет приняла и тихо промолвила по-русски:

– Спасибо.

Развернувшись, подобно солдату на плацу, я как ошпаренный выскочил на улицу, глядь на часы – ждать ещё целых сорок пять минут. Я прислонился к стеночке, неподалёку от дверей агентства, и стал наблюдать за происходящим.

Часам к четырём стали собираться работники, такие же эмигранты, как и я. Начали кучковаться: латыши отдельно, литовцы отдельно. Сюда же подошли и тиморийцы в количестве семи человек. Но в конце концов на работу поехал только один из них, просто они всегда в целях безопасности провожали друг друга, как рассказывал Артур.

Поодаль расположилась группа поляков из шести человек. Молча понаблюдав ещё минут десять, я решил, что надо подойти к литовцам, побеседовать – земляки всё-таки.

– Привет, ребята, – широко улыбаясь, говорю я им по-литовски.

– Привет, – устало и нехотя отвечают они, а сами похмельные – жуть. Глаза слезятся, рожи краснющие, перегаром несёт за метр.

И всё же я продолжил разговор. Оказалось, что все мы здесь новенькие и что скоро за нами придёт водитель и, сверив нас по списку, поведёт в автобус.

Выслушав их объяснения, я напоследок говорю одному из ребят:

– Ты хоть жвачку возьми, что ли…

– А что, чуется? – с опаской спросил он и начал озираться по сторонам.

Я лишь кивнул головой и отошёл на пару шагов, подальше от этой весёлой компашки.

Поражал возрастной разброс собравшихся: от 18-летних парней-литовцев до явных пенсионеров-поляков. Профессии собравшихся, я смею предположить, также были весьма разнообразны. Это можно было понять даже по тому, что здесь присутствовали люди и с довольно интеллигентной внешностью, и лица, интеллектом мало тронутые.

Например, подтянулись два латыша, все расписанные, как газета, да и татуировки, видно, не салонного качества. Об их профессии и образовании можно было только догадываться.

Поляки, судя по речи и темам, на которые они общались, были довольно образованные и культурные.

Ну а мои земляки только матом крыли да, громко смеясь, вспоминали прошедшую тусовку.

А об образовании и профессии тиморийца я вообще помолчу.

Хотя, как позже выяснится, я переживал совершенно зря: все эти наши профессии, дипломы и сертификаты имели значение только у нас на родине. Здесь это не более чем филькина грамота, которой ты мог похвалиться разве что своим домочадцам. Англичане признавали только у них оконченные курсы, полученные профессии и т. д. Также оказалось, что английского языка не знаю не только я, но и вообще никто из присутствующих. Даже молодые литовцы, которые, по идее, в школе должны были изучать английский как второй язык, оперировали двумя-тремя предложениями, да и те были заучены лишь для того, чтобы без проблем покупать алкоголь и сигареты. Так что в этом плане мы были наравне, и явных лидеров не вырисовывалось.

Вскоре, после четырёх, появился и наш водитель с папкой в руках и списком, сложенным пополам, который он вытащил из заднего кармана джинсов.

Он деловито так подошёл и каким-то невидимым образом сразу дал понять, что он здесь главный и все должны его слушаться. От него пахло дорогим парфюмом и свежестью, и я сразу подумал, что парень – литовец, и оказался прав. Звали водителя Марюс.

Он со строгим лицом сверил нас по списку, с трудом выговаривая некоторые фамилии, и командным тоном велел литовцам поснимать цепочки и перстни, которыми те были увешаны как новогодние ёлки. Тиморийцу сказал снять с себя знак свободы и любви, который занимал у того добрые полгруди, и подтянуть штаны. И если тимориец безропотно подчинился, спрятал свои регалии в рюкзак и, подтягивая штаны, поплёлся к автобусу, то наши литовцы – куда там. Они, правда, тоже всё поснимали, но, дождавшись, когда водитель отойдёт на безопасное расстояние, начали вполголоса шипеть и роптать.

– Я знаю свои права, – язвительно заявил первый.

– Я не какой-то деревенский лох, – тихо ворчал второй.

– Я в Страсбургский суд подам, – снова прошипел первый.

Имелись перстни и у наших лесных братьев латышей, но, увидев происходящую картину, они быстренько поснимали своё добро и попрятали его куда подальше. Видимо, сработал тюремный инстинкт, который учил не лезть на рожон и не спорить с начальством.

Меж тем Марюс привёл всю нашу компанию из пятнадцати человек к автобусу, который располагался метрах в трёхстах от агентства, и зачем-то снова начал сверять нас по списку.

К литовцам Марюс обращался по-литовски (что было очень хорошо для меня), ко всем остальным – по-английски, а так как я хорошо говорил по-польски, прекрасно знал русский, то вызвался побыть переводчиком для поляков и латышей, чем очень быстро расположил к себе всю компанию новичков.