Наши нравы

— Это почему?.. Разве…

— Не беспокойтесь… Вашего мужа повезли сегодня к допросу к судебному следователю. Мне, право, очень жаль, что вы напрасно сегодня беспокоились…

— Прошу вас, передайте ему все, что я принесла.

— О, будьте покойны…

Она поднялась, а Коля не спускал глаз с молодой дамы. Она заметила этот взгляд и ласково улыбнулась и потрепала мальчика по щеке. Он почему-то поцеловал ее руку.

— Пожалуйте, господа!

Несколько человек, и о том числе Никольский с Колей, пошли, с чиновником во главе, из комнаты в другую и наконец в третью, побольше, разделенную решеткой пополам. За решеткой было темно. У решетки уже дожидались арестанты. Прибывшие на свидание торопливо бросились к решетке. Городовые стояли около. Раздались сдержанные восклицания и тихий говор. Старались говорить все как можно тише. Около Коли стояла старушка и жадно припала к решетке, целуя какого-то бледнолицего юношу, одетого в обыкновенное платье. Городовой отвернулся при этой сцене.

Трамбецкого еще не было. Коля жадно всматривался в глубь комнаты, откуда выходили арестанты. Вдруг он вздрогнул и дернул Никольского за руку. К решетке поспешно подошел Трамбецкий, улыбаясь на ходу своему мальчику. Он нагнулся, протянул исхудалые руки и прильнул к губам сына.

Грустно взглянул Никольский на старого неудачника, он совсем поседел; лицо было землистое, большие глаза совсем ввалились и лихорадочно блестели из темных ям. Это была тень живого человека, а не человек.

— А я тебе, папа, Петра Николаевича привел!

— Господи! Вас я и не видал! Ну, что? — воскликнул глухим голосом Трамбецкий, крепко пожимая руку молодого человека. — Нашли какие-нибудь следы?

В глазах измученного человека светилась надежда. Но Трамбецкий тотчас же опустил голову, прочитав ответ в глазах Никольского.

— Не падайте духом, Александр Александрович. Я не теряю еще надежды.

— Впрочем, все равно. Через неделю я буду на скамье подсудимых! — проговорил Трамбецкий.

— Тебя оправдают, папа! — крикнул Коля.

— О голубчик мой! Если бы не ты, да разве не все ли мне равно, что со мной будет? Ведь ты, ты один привязываешь меня к жизни.

Он вдруг закашлялся и отвернулся. Из горла хлынула кровь.

— Папа, папочка, что с тобой?

— Ничего, ничего, не пугайся, мой мальчик, пройдет… Вот видишь ли?

Он обернулся и улыбнулся испуганному мальчику.

А в глазах у самого стояли слезы.

— Вас, разумеется, оправдают! — проговорил Никольский.

— Оправдают! А кто вернет мне месяцы тюрьмы? Ах, если бы я знал этого подлеца… Если бы только знал.

Он задыхался, торопясь говорить. При воспоминании об этом подлеце в нем снова вспыхивала энергия.

Занятый своим горем, Трамбецкий и не спрашивал Никольского о подробностях его поездки. Что ему до подробностей? Он видел только, что приятель его ничего не сделал.

Но вдруг он спохватился и сказал:

— Хорош я… Вы ездили, хлопотали, а я и не благодарю вас, но ведь вы знаете, как ценю я ваше расположение… Ведь знаете и без слов, как я вам обязан… Без вас что сталось бы с Колей?..

— Полно, полно… дорогой мой… Скоро все кончится, и мы вас отправим с Колей в деревню… Уж я вам и местечко приискал на юге… Вам хорошо там будет…

Никольский говорил, а сам думал, что дни бедняги сочтены… Едва ли придется ему ехать в деревню. А впрочем…

Трамбецкий оживился.

— Да, папа, мы вместе уедем и уж никогда не расстанемся!

И умирающий верил возможности этого счастья. Ему так хотелось верить. Он стал мечтать вслух, как им будет хорошо вдвоем. Ему так хотелось скорее из Петербурга. Адвокат тоже уверен в его оправдании.

— Скорее бы только настал этот день!

Он ни словом не вспомнил своей жены, и Никольский думал, что он теперь, после всего, ее возненавидел, но молодой человек, как видно, плохо знал человеческое сердце. Когда Коля отвернулся, Трамбецкий тихо шепнул:

— О ней что-нибудь слышали?

— Нет…

— Узнайте, голубчик… Ведь я…

Он не докончил и как-то стыдливо опустил глаза.

— Впрочем… я буду иметь счастие видеть ее в суде!..

Никольский, сколько мог, ободрял беднягу… Наступило время прощания. Отец снова несколько раз крепко поцеловал сына. Оба были расстроены. У отца и сына глаза были полны слез.

— Еще раз спасибо вам, Петр Николаевич. Добрый вы человек!.. — проговорил Трамбецкий дрожащим голосом. — Ну, ну… не сердитесь. Я знаю, вы излияний не любите, ну, да простите старого неудачника… Теперь недолго ждать… Осталось всего шесть дней, а там в деревню…

Он помолчал и прибавил:

— А если бы я нашел мерзавца, который…

— Не сокрушайтесь… он еще найдется…

— Вы кого-нибудь подозреваете?…

Никольский махнул головой.

— Кого же?

— Зачем вам знать… Все равно пока ничего нельзя сделать… И подозрения мои слишком шатки…

— Умоляю вас… скажите… Даю вам слово, что раньше вашего позволения я ни единой душе не скажу.

— Даете?..

— Даю.

Никольский нагнулся и шепнул ему на ухо. Трамбецкий изумился.

— Не может быть! — проговорил он. — Это… это… невозможно!..

— От них все возможно, Трамбецкий, — угрюмо проговорил Никольский. — Если бы вы видели гроссбух Гуляева, то поняли бы, что все возможно…

— Нет… нет… вы ошибаетесь!

— Увидим…

Еще поцелуй сыну, пожатие руки, — и они расстались.