Наши нравы

— Вы не извольте спешить, Савва Лукич, потому сама Каролина Карловна очень глупая дама и, если можно так выразиться, не имеет достаточного образования, чтобы действовать по своему понятию. Но эта самая Каролина Карловна очень влюблена в одного тоже ревельокого немца, господина Готлиба. Человек непутящий и пьяница и бьет Каролину Карловну, а поди ж, Каролина Карловна очень любит господина Готлиба. Правда и то: немец очень красивый, эдакий здоровый, высокий, молодой, а звания простого. Содержал было магазин, а теперь больше по бильярдам. Каролина Карловна содержит его. Так на него можно налечь, а тогда и Каролина Карловна войдет в правильное понятие и, в свою очередь, на Егора Фомича подействует. И сам Егор Фомич к вам приедет. С немцами дело обойдется не дорого. Хрисанф Петрович не знали о Каролине, потому что Егор Фомич в большом секрете ее держат. Главное, от супруги. Супруга очень бы, узнавши это, была недовольна, и, пожалуй Егор Фомичу сделала бы большие неприятности. Егор Фомич вообще к женскому полу боязнь чувствуют.

— Но как же доклад!

— Не беспокойтесь. Недельку я, хоть и маленький человек, берусь задержать, — попрошу помощника столоначальника, да, кстати, господин министр уезжают на две недели для осмотра подведомственных учреждений. Выходит: всех три недели, а этим временем вы, с своей стороны, извольте-ка пригласить к себе камердинера его превосходительства и…

Иван Алексеевич даже фамильярно шепнул на ухо Савве Лукичу, куда надо еще ехать.

Затем он встал и пожелал всяческих успехов его превосходительству, пряча в карман деньги, полученные за «предварительное совещание».

— А насчет господина Готлиба я берусь, Савва Лукич, привести его к вам. Когда прикажете?

— Завтра утром, а то сегодня вечером.

— Уж лучше завтра утром. Сегодня надо еще разыскать его!

Старый писарь ушел, почтительно пожав протянутую Саввой Лукичом руку, и Леонтьев почувствовал, что надежда снова подняла упавший было дух.

Странное дело! Савва Лукич ожил после неожиданного визита писарька. Казалось бы, чему мог научить такого опытного человека писарек, а глядишь — научил.

И Савва Лукич надеялся и верил теперь утешительным словам писарька более, чем кому-либо другому. Скажи ему сию минуту какой-нибудь, ну, хоть директор департамента, что он «повернет дело», Савва не так был бы уверен, что еще не все потеряно, как был уверен теперь.

«О господи, какое это будет счастье! Нет, видно, господь еще не отвратил милосердия своего от раба своего Саввы!» — проговорил Савва, кладя усердные земные поклоны перед образом.

А в городе уж все говорили, что Леонтьев не получил концессии, а получил Хрисанф Петрович Сидоров. В газетах были помещены заметки в этом же смысле, и Валентина, прочитав о Савве, очень была рада, что разделалась с мужиком. Надоел он ей. Только что кончится дело в суде, где она должна быть свидетельницей, Валентина уедет за границу и отдохнет в Париже. Кстати, там она встретится с Шуркой. И вспоминая этого красивого, изящного молодца, Валентина чувствовала, как сильнее билось ее сердце…

Заседание назначено на днях. Ей уже прислана повестка. Она наденет черное платье и явится в суд в сиянии красоты, в скромном виде несчастной жертвы, у которой такой ужасный муж… Она надеялась, что мужа осудят, и тогда она возьмет Колю. Бедный Коля! Если бы не советы Евгения Николаевича Никольского, то она давно бы его взяла. Но он почему-то не советовал. Почему? Он серьезно сердился, когда она об этом спрашивала, и она умолкала, так как побаивалась этого солидного молодого человека.

Когда Анна Петровна прочла в газетах о том, что Леонтьев не получил концессии, она тотчас же написала записку Борису Сергеевичу, в которой советовала «скорее получать с мужика все, что можно, так как он накануне банкротства».

Но записка не застала Бориса. Он уже уехал к тестю, встревоженный, недовольный и злой под маскою невозмутимости…

IV

В ЛИТОВСКОМ ЗАМКЕ

Неудовлетворенный, вышел Петр Николаевич Никольский из квартиры отставного полковника.

Сведения, почерпнутые им из оригинальной гроссбух Ивана Алексеевича, не рассеяли мрака, окружавшего таинственное дело похищения.

По обыкновению, раз взявшись за дело, Никольский хотел довести его до конца, возмущенный мерзавцем вором, желавшим погубить невинного человека. Жаль было молодому человеку этого несчастного неудачника, и он, отправляясь на лето в провинцию, обещал Трамбецкому сделать все, что было возможно. К сожалению, поиски были неудачны. Он не разыскал дочери Фомы, бывшего лакея полковника, хотя и напал на ее след, собрав предварительно справки о ней в Петербурге. Более серьезные дела помешали молодому человеку ехать в тот город, где, — сообщили ему, — жила в то время молодая женщина; когда он через несколько дней приехал, ее уже не было; она уехала за день до его приезда, но никто не знал — куда. След был потерян.