Наши за границей

– Приказчики‑то также все из иерусалимских. Как же нам сказано, что Вена славянский город. Вот тебе и славянский! – заметила Глафира Семеновна мужу.

Жиденький еврейчик не отставал от супругов и при каждой их остановке около окон магазинов вертелся тут же. Глафиру Семеновну поразили своей дешевизной шелковые чулки и перчатки, лежавшие на окне в выставке.

– Надо купить. Это ужасно дешево. В Петербурге чуть не втрое дороже, – произнесла она, и лишь только хотела взяться за ручку двери магазина, как еврейчик уже ринулся вперед и, распахнув эту дверь, придерживал ее рукой, пропуская супругов.

– Дизес… Их вейс нихт ви ауф дейч, – указала Глафира Семеновна приказчику на чулки.

– Strümfe… Damenstrümpfe… – отдал еврейчик приказ приказчику.

– Фу‑ты, пропасть! И чего этот жидюга трется около нас! – поморщилась Глафира Семеновна.

– Да это непременно комиссионер, фактор. Теперь я уж вижу, – отвечал Николай Иванович.

Чулки и перчатки были куплены, и деньги за них заплачены. Продавал курчавый еврей с фальшивыми бриллиантовыми запонками в сорочке. Еврейчик‑комиссионер все время перекидывался с ним непонятными для супругов словами и, когда те стали уходить, сунул приказчику свою карточку.

Супруги шли дальше, и еврейчик около них.

– Вот надоел‑то! Брысь, окаянный! – крикнул на него Николай Иванович и даже махнул зонтиком.

Еврейчик мгновенно приподнял шляпу и отскочил, но, когда супруги оглянулись, он шел сзади. Они вышли на площадь, на которой виднелся театр, и стали любоваться фасадом. Еврейчик не утерпел и крикнул по‑немецки:

– Оперный театр!

Против театра было несколько ресторанов и кофейных. Супруги зашли в одну из кофейных и спросили себе мороженого. Еврейчик исчез. Но когда они доедали свои порции мороженого, то опять увидали еврейчика. Он сидел в отдалении от супругов и делал вид, что читает газету, но на самом деле наблюдал за ними, и когда они стали рассчитываться, то подошел к ним и протянул им две красненькие бумажки.

– Билеты в оперный театр. Могу вам предложить по дешевой цене, – сказал он по‑немецки и тотчас же перевел по‑французски.

– И досадно на него, да и смешно, – произнесла Глафира Семеновна. – Билеты в театр предлагает по два гульдена.

– Да ведь уж теперь поздно, – отвечал Николай Иванович.

– Да все хоть что‑нибудь посмотрим. Ну, давай… Гебензи.

Еврейчик встрепенулся. Супруги хотели заплатить ему деньги за билеты, но он замахал руками и заговорил.

– Не хочет брать. Говорит, что потом… – перевела мужу Глафира Семеновна.

– Да ведь это для того, чтобы связать нас с собой.

– А ну его! Ведь уж все равно он от нас не отвяжется.

И супруги побывали в театре. В театре публика оказалась также наполовину еврейская. Носастость так и выдавала себя. Давали какую‑то неизвестную супругам оперу, которой они уже не застали первого акта, и маленький балет.

Когда супруги вышли из театра, еврейчик комиссионер встретил их на подъезде. Приподнимая шляпу, он произнес по‑немецки:

– Прикажете экипаж? Прикажете показать вам лучший ресторан для ужина? Супе, – пояснил он по‑французски и прибавил по‑немецки: – Я могу указать на такой ресторан, где есть кельнер, который понимает по-русски.

Глафира Семеновна перевела мужу предложение еврейчика. Тот улыбнулся и отвечал:

– Да уж черт с ним! Пусть везет. Должно быть, уж такая судьба наша, чтобы он нами завладел. Вот люди! Как в душу‑то к человеку мастера влезать!

Явился экипаж. Еврейчик посадил в него супругов, что‑то сказал извозчику, вскочил сам рядом с ним на козлы, и они поехали.

Вена

Пока супруги ехали по улицам, еврейчик все оборачивался и рассказывал, как называются те улицы, по которым они проезжали, указывал на достопримечательные здания, попадавшиеся по дороге. Болтал он без умолку на четырех языках, но супруги понимали его плохо.

Ресторан, в который он их привез, состоял из громадного зала, блестяще освещенного электричеством и уставленного маленькими столиками с мраморными досками. За столиками сидело много публики. Прислуга в ресторане была наполовину женская, состоявшая из молодых красивых женщин в черных платьях и белых передниках, и очень интимничала с мужчинами. Некоторые из этих женщин, подав какое‑нибудь блюдо или питье посетителю, прямо присаживались к его столу, пригубливали из стакана пиво или вино и весело болтали. Посетители, в свою очередь, не стесняясь, хватали их за талию, щипали за пухлые щеки, трепали по спине. Это не уклонилось от взора Глафиры Семеновны.

– Ах, халды! Смотри, что они себе позволяют, эти самые прислужающие! Вон та блондинка с белыми цветами на груди даже мужскую шляпу себе на голову надела, – указывала она мужу. – Гляди, гляди, бакенбарды мужчине расправляет. Нет, уж это из рук вон! И как только это мужчины им позволяют.

– Холостой народ. Холостые люди это любят… – отвечал Николай Иванович, косясь на женщин.

– Поди ты! Здесь, я думаю, половина женатых.

Супругам, однако, прислуживал кельнер во фраке, которого им рекомендовал еврейчик за понимающего по-русски.