Насильно твоя (СИ)

Я поставила турку на огонь. Ее внутренняя поверхность покрылась мелкими пузырьками. Эмиль сел за стол позади. Я заметила, что непроизвольно сутулю плечи и пригибаю голову, словно боюсь нападения со спины.

Хотелось стать маленькой и незаметной. Раствориться.

Я шмыгнула, чувствуя влагу в носу. Из левой ноздри выкатилась быстрая струйка — «последний привет» удара Эмиля. Капли пролились на грудь, а последняя в воду, окрасив ее кровавыми нитями.

Я зажала ноздрю запястьем и запрокинула голову. От рези в носу слезились глаза. Надо выключить воду, переделать кофе… Пульс быстрыми молоточками стучал в висках.

Я снова шмыгнула, рассматривая потолок. И почему-то казалось, что теперь это станет для меня привычным делом. Эта поза, эта боль.

Позади зашелестела ткань — Эмиль встал. Спиной я ощутила, как он подошел и прижался: грудь и живот напряглись, как перед дракой. Слишком высокий, слишком крупный, чтобы дать отпор. Стокилограммовый мужик раздавит меня, если захочет.

— Кровь пошла?

— Прости, — выдавила я с закрытыми глазами. — Эмиль, я сейчас все переделаю. Не надо… Не бей.

Глава 41

Эмиль обхватил меня поперек груди. Другой рукой включил холодную воду и бросил в мойку полотенце.

Затем запрокинул голову повыше, придерживая под подбородок.

— Не двигайся.

Макушка почти коснулась его груди, он хотел, чтобы я оперлась на него. Кровь пошла в горло. Я едва сдержалась, чтобы не раскашляться кровавыми брызгами мужу в лицо. За это он меня убьет.

Эмиль отжал полотенце, выдавливая из него воду, и прижал к моему лицу. Я замычала — оно было ледяным.

— Сейчас пройдет, — сказал он и добавил. — Слизистая слабая.

Я тихо застонала, открывая рот шире — нос заложило, полотенце мешало дышать. Оно же залепило глаза, но от этого было легче. Во-первых, холод приводил в чувство, голова прояснилась, во-вторых, с закрытыми глазами проще жить. Я не вижу блестящий потолок, на котором отражаются огни с ночного Ворошиловского.

Этот чертов мир живет, как и прежде. Ему на меня плевать, даже если я распадусь на куски.

Эмиль попятился, увлекая меня за собой, и усадил на стул. Я осторожно села — голова еще была запрокинута. Он убрал полотенце, и я открыла глаза со слипшимися от воды ресницами. Влажные, с отпечатками махровой ткани на отекших веках.

Перед глазами все расплывалось от слез и воды. Эмиль сосредоточенно рассматривал мой нос, осторожно поворачивая голову, чтобы лучше видеть. На кухне сумрачно, но даже на слабый свет смотреть было больно.

— Хорошо, — решил он.

В носу жгло и свербело, но кровь остановилась, оставив мерзкий привкус во рту.

Я сглотнула и опустила голову. Эмиль больше не бесился, то ли спустил пар на мне, то ли устал. Он выбросил полотенце в мусорное ведро и отошел к окну, словно не хотел меня видеть.

Я сидела в той же позе. В носу пульсировало всякий раз, когда я опускала голову. Нужно переделать кофе, пока он не разозлился. Но вставать сил не было совсем. Полностью опустошена, до ноля. Так сильно, что даже не было себя жаль.

Я в последний раз вытерла нос и встала. Вылила остывшую воду, вымыла турку и вновь поставила на плиту. Руки действовали сами, я ни о чем не думала, просто делала что велели.

Вода закипала, когда заговорил Эмиль:

— Никому не рассказывай, что я тебя ударил. Погорячился… Зато ты поняла с первого раза. Один удар лучше, чем тысяча слов. Ты должна слушаться меня.

Он обернулся, руки снова были в карманах, и выглядел он сдержанным и приятным. А в полумраке — даже молодым.

Эмиль недоволен, что ударил меня. Люди его положения жен не бьют. Он будет стараться соответствовать, а если не сможет и я его «опять достану», то мое дело его прикрыть.

Придется придумать несколько историй о синяках и разбитом носе. Все их знают. Темные очки, виноватая улыбка и жалкий лепет «ударилась об дверь» и «упала с лестницы». И все делают вид, что верят.

У нас это было — «попали в аварию».

— Закажу ужин, — вздохнул он. — От тебя толка нет.

Я следила за кофе, стараясь не упустить пену, чтобы Эмиль опять не вышел из себя. Он негромко заговорил за спиной — звонок в ресторан. Для меня тоже что-то заказал.

Я выключила плиту и теперь рассматривала стену. Наверное, кофе нужно подать… Но я не могла собраться с силами. Я и сварила его на одном усилии воли.

Мне безумно хотелось спросить о Лазаре. Обо всем. Я молчала, понимая, что это неосуществимое желание.

Эмиль отстранил меня, чтобы перелить кофе. Привычно обернул ручку полотенцем, медленно наполнил чашку. Теперь я стояла у мойки, глядя в пол. Он меня игнорировал. Быть здесь невозможно, а уйти боюсь. Кто знает, не разозлит ли это Эмиля снова.

— Дина? — черство позвал он.

Я взглянула, как побитая собака на хозяина — ни уйти, ни остаться. Он держал чашку на полпути ко рту.

— Все нормально? — Эмиль отхлебнул и поморщился, словно слезы и кровь, с которыми я варила кофе, испортили вкус.

Кивнуть — означало предать себя. Я не могла через себя переступить. Но и прямо сказать всё, как есть, тоже. Я молча отвернулась.