Наследие

В решетчатой раколовке спецвагона сидели, прижавшись друг к дружке, задержанные. Это были люди разного пола, возраста и социального положения. Их объединяло одно: оцепенение в ожидании ужаса допроса. Это состояние делало людей совсем неподвижными, слипшимися в одну массу. Дознаватели называли их переваренными пельменями. Поэтому из клетки их приходилось выволакивать стальными крюками.

Первой вытащили семью, задержанную в Хабаровске: полного бородатого мужчину, его жену и двоих детей десяти и шести лет.

Есаул Гузь задавал всем один и тот же первый вопрос:

— Социальный статут?

Капитан Лю Жень Ши тоже озвучивал всегда один вопрос, по-китайски, по-русски и по-алтайски:

— Сопротивленец?

— Я свинками занимался на Ханко, ферма была, двести голов, поставлял свинину нашей доблестной армии, собачки были, валяли пояски из собачьей шерсти, всё на фронт, всё ради победы, чтоб радикулиту у солдатиков наших не завелось, патриот Дальнего Востока, в партии Хургала состоял, пока якуты не разогнали, — забормотал толстяк.

— Раздеть!

Подручные быстро содрали с толстяка одежду. На левом плече у толстяка был вытатуирован круг с полярным волком.

— Ты такой же фермер, как я банкир! — зло рассмеялся Гузь. — На дыбу. Горелку.

Не обращая внимания на оправдательные возгласы толстяка, его вздёрнули на дыбу. Он закричал. Завизжала его жена и заплакали дети. Толстяку стали поджаривать гениталии газовой горелкой. Он заревел медведем.

Гузь схватил жену толстяка за волосы:

— Сожжём муде твоему хряку, говори, кто он!

— Фермер, фермер, фермер!! — вопила жена.

— Парни, на тройные вилы её! — скомандовал есаул, швыряя женщину подручным.

И двух минут не прошло, как два белоруса и алтаец содрали с женщины одежду и стали насиловать.

— А вы смотрите глазёнками. — Гузь схватил воющих детей за шкирки и поднёс поближе. — Видите, что с вашей мамкой делают?

— Кто ваш отец? — повторял Лю с непроницаемым лицом. — Сопротивленец?

— Видеофаг… — прохныкал дрожащий от ужаса мальчик.

— Устами младенца, бля! — рассмеялся Гузь. — А говорил, фермер? Стоп, горелка, стоп, дыба.

Толстяка опустили на пол. Рухнув, он сжался на полу, выставив жирную спину. Жену его продолжали насиловать.

— Какой спутник? — спросил Гузь, пнув спину сапогом.

— Астра… 129… — простонал толстяк.

— Опять казахи, — покачал головой есаул. — Сколько же их внедрили, мать твою?!

— Много! — усмехнулся Лю, засветив голограмму протокола и быстро заполняя её.

— Сколько на нас и вас злобы накопили, а? — Есаул подписал протокол.

— На нас больше, — поправил Лю.

Голограмма исчезла.

— Всех на ломти! — приказал Гузь.

Толстяк завопил и забился на полу:

— Золото есть, господа, товарищи, ксяншенмен, семь кило, под Барнаулом в лесу закопано!!

— Мы бессребреники.

— Знаю, где жидкие комплекса залиты!!

— На хер нам сдались твои комплекса.

В руках у двух подручных возникли бластеры, сверкнули напряжённо гудящим бело-голубым пламенем. Лучи с громким треском разрезали тело толстяка на части. Подручные теми же крюками подцепили дымящиеся куски и забросили человечину в контейнер.

Подручный алтаец занёс гудящий луч бластера над мальчиком:

— Кого любишь больше — папу или маму?

— Ма-м-му… — пролепетал тот, рыдая.

— Это правильно.

Луч с треском перерезал спину насилуемой.

— Ёб твою, Амат! — Насильники повалились на пол вместе с половинами женщины.

Её тоже разделали и закинули в контейнер.

— Парня к предкам! — скомандовал есаул.

— Встать! — заорал узколицый, тонкогубый и ушастый беларус. — Смирно!

Мальчик выпрямился перед ним, дрожа.

Бластер белоруса развалил мальчика с макушки на две половины.

Половины не успели упасть, как их подцепили крюками и зашвырнули в контейнер.

Девочка сидела на полу, дрожа мелкой дрожью.

— А эта пусть от волков побегает.

Один из подручных привычно распахнул квадратную дверь.

— Марадона! — скомандовал Гузь.

Здоровенный и высокий алтаец отступил назад, размахнулся и дал девочке такого пинка, что та, как кукла, вылетела в квадратное пространство двери.

— Один — ноль! — произнёс алтаец мясистыми губищами и смачно харкнул на пол.

Следующими были братья из Хабаровска — полурусские-полукитайцы. Как их ни подвешивали на дыбу, как ни жгли, они кричали одно:

— Коммивояжёры!

Лю собственноручно стал отрезать им ноги по кускам, но следствию это не помогло. Исходя кровавой пеной, братья вопили от боли, но стояли на своём:

— Коммивояжёры!!!

Тела их были татуированы агрессивными живыми татуировками, которые о многом говорили.

Лю плюнул им в лица.

— На ломти… — недовольно зевнул есаул, достал фляжку с коньяком и сделал глоток.

Братьев покромсали.

Ядерные китайские бластеры работали чисто — ни капли крови на полу, резаные части обугливались под режущими лучами тут же. Вытяжка, работающая в вагоне № 21 на полную мощь, удаляла горький дым.

Следующей из клетки выволокли очень полную женщину. Она так вопила и хваталась за других задержанных, что понадобилось три крюка. Алтайка. Хозяйка горной гостиницы.

— Кто жил у тебя во время войны?