Наследие Божественной Орхидеи

– Я надевала это в день своей свадьбы, а моя мама в день своей, – объяснила Роберта, поднимая крышку шляпной коробки. – Бог дает тебе второй шанс, и я тоже.

Изабелла была ошеломлена. Не из-за роскошной кружевной вуали, высовывавшейся из коробки. А потому, что прошло так много лет с тех пор, как она слышала голос своей матери, что она уже забыла его звучание.

Роберта сняла с дочери жемчужную диадему, и Орхидея подхватила ее, чтобы она не упала на пол.

– Чего ты там стоишь, девочка? – резко сказала Роберта и показала Орхидее коробочку поменьше, которую держала у груди. – Займись делом. Отнеси эти запонки сеньору Буэнасуэрте.

Орхидея посмотрела на мать, ожидая, что Изабелла вмешается. Но ее мать смотрела на свое отражение за прозрачными белыми кружевами – словно в тот момент, когда ее муж откинет их, она станет новой женщиной.

Свадьба была скромной, но элегантной. Орхидее пришлось уступить свое место бабушке. С балкона церкви она наблюдала, как Изабелла получила свой второй шанс на счастье. Никто из них – ни клан Буэнасуэрте, ни священник и уж точно не семейство Монтойя – не заметил ее там, наверху, когда она в волнении вытаскивала жемчужины из слоя клея на диадеме. И никто из них не знал, что, если бы не Орхидея, Прибрежный Цветок, не было бы свадьбы, второго шанса.

Вторую половину дня Орхидея обычно проводила на рыбалке и однажды в это время привлекла внимание мужчины, который теперь стал ее отчимом. Он был застройщиком и инженером. Такие мужчины врываются в маленькие грязные кварталы и провинциальные города. Они закладывают бетон, фундаменты для домов, дороги и тротуары. Они оставляют след. И детей после себя. В Эквадоре, государстве, которое все еще трансформируется, все еще превращается в то, чем оно хотело стать, инженер-застройщик был таким же обычным явлением, как коты, шныряющие по дворам. Это была респектабельная и надежная работа, а заказы делало правительство.

Вдоль полосы домов у реки, где жила Орхидея, развивать было нечего. По крайней мере, так решил Вильгельм Буэнасуэрте после их беглого осмотра. Пройдя по безымянной дороге до берега, он спрятал свой золотой кулон под рубашку, закатал брюки до щиколоток, чтобы не запачкаться, и засунул руки в карманы.

Когда он доставал носовой платок, чтобы вытереть пот с крутого лба, у него выпал бумажник, а в этот момент мимо него проходила Орхидея Монтойя со своей корзинкой, полной рыбы, которую собиралась поджарить дома на ужин. Она подняла бумажник и окликнула Вильгельма. Хотя ее одежда была чистой – за исключением следов от брызг речной воды, – хотя она принимала душ каждый день, он отступил от нее на шаг, испугавшись девчонки ростом ему по пояс.

Она протянула бумажник.

– Вы уронили.

Вильгельм Буэнасуэрте родился в семье матери-немки и отца-эквадорца. Точнее, его отец был наполовину испанцем, наполовину местным жителем, плодом смешения рас. Но он считал себя эквадорцем до мозга костей. Его глаза были не совсем карими и не совсем зелеными. Нос не то чтобы с горбинкой, но и не то чтобы прямой. Волосы и не светлые и не темные. Кожа не белая, но белее, чем у большинства. Он гордился всеми составляющими его «я». И получив образование в Германии, он вернулся на землю своего отца, свою родину, чтобы сделать ее лучше, сделать ее больше.

– Спасибо, девочка, – ответил он. Достал банкноту в пять сукре и вложил ей в руку.

К этому времени Орхидея уже ненавидела мужчин, совавших ей в кулак деньги.

Так сделал ее отец – мужчина, который был ее отцом.

Так поступали мужчины, покупавшие у нее рыбу. Как-то один мужчина попытался дать ей десять сукре, чтобы она пошла с ним к нему домой. Ей было всего десять, и она, бросив пригоршню грязи ему в глаза, бежала всю дорогу домой и потом забаррикадировала дверь изнутри.

Она не думала, что этот человек был таким же, но кто она такая, чтобы судить?

В этот момент ее мать бежала вниз по пыльной улице, выкрикивая имя дочери. Фарфорово-белые щеки Изабеллы Монтойи раскраснелись, а черные волосы выбились из аккуратного пучка, в который она всегда их стягивала.

Хорошенько рассмотрев элегантного мужчину, стоявшего перед ней, Изабелла успокоилась.

– Надеюсь, моя дочь не побеспокоила вас, сеньор.

Вильгельм Буэнасуэрте был так ошеломлен, что не мог вымолвить и слова в ответ. Что-то в его груди сжалось. На мгновение он задумался, не сердечный ли у него приступ. Конечно, он был слишком молод, но ведь его отец умер от приступа. Нет, это что-то другое. Женщина перед ним, одетая как офисный работник, была так нежно красива, что он почувствовал непонятное желание сделать все возможное, чтобы защитить ее.

Обручального кольца она не носила, но у нее был ребенок лет двенадцати. Ошибка молодости. Его отец всегда говорил ему, что женщин легко сбить с пути истинного, и им нужны хорошие мужчины, чтобы держать их на пути семьи и Бога. Вильгельм Буэнасуэрте считал себя хорошим человеком.

– Никакого беспокойства, сеньора… – Он протянул руку и сделал паузу, чтобы дать ей возможность назвать себя.

– Сеньорита Изабелла Монтойя, – представилась она, сообщая, что свободна.