Наследие Вермахта (СИ)

Зигерт наполнил оба бокала до половины и передал один Гейнцу. В оперативном штате конечно же были ещё офицеры. Неделю назад, когда была получена последняя шифровка из Берлина, все шесть старших офицеров находились здесь на совещании, и именно тогда Зигерт сразу сообщил всем о своём намерении остаться. Для этого контингента людей, собравшихся вместе, такое заявление было понятным и категоричным и по своей сути, и по причинам, и по критерию абсолютной необсуждаемости. В тот момент это выглядело, как затянувшаяся тишина, которая как ключ или как какой-то внутренний выключатель сразу изменила настроение каждого из тех, кто долгое время работал с Зигертом рука об руку. Это было что-то наподобие тонкой границы между осторожностью и страхом. Скорбь и печаль перемешивались с осознанием серьёзности намерений на фоне хорошо известных всем внутренних качеств бригадефюрера, а также и ещё одного фактора. Дело в том, что пол года назад Ральфу Зигерту сообщили, что его жена погибла во время бомбардировки. Единственным, что смягчало эту ситуацию в некотором роде, было отсутствие у них детей. Теперь Зигерта ничего не сдерживало на этом свете. Никто не задавал ему вопросов всё это время, как раз в виду той самой осторожности и только сегодня, уходя с камбуза он подошёл к дежурному вахтенному офицеру, которым был Гейнц и тихо сказал ему: «Пусть в конце ко мне зайдёт кто-нибудь один». Ральфу было тяжело, но ещё тяжелее для него было бы видеть в последний раз лица всех хорошо знакомых и уважаемых коллег. Для него было всё уже решено и слишком шумные похороны были излишними. Допив коньяк, Зигерт учтиво забрал пустой стакан у Гейнца и довольно легко и спокойно сказал:

— Всего хорошего, штабсфюрер, и спасибо за службу.

— HEILHITLER

!!! — в положенной форме чётко отдал честь Гейнц Кальттенхопф, придя в строгую позицию, топнув ногой и вытянув вверх правую руку.

— SiegHeil, — с сохранённым положенным напряжением в голосе, ответил Зигерт, прощально поворачиваясь к столу и ставя на него один бокал.

Гейнц развернулся и вышел наружу, а Зигерт подошёл к мойке, вымыл бокал, протёр его насухо полотенцем и поставил на место в сервант. Затем он развернулся, подошёл к краю стола, взял свой бокал и посмотрел на глобус, который стоял рядом.

— SIEGHEIL!!! —

прокричал он с явной злостью и истерикой в голосе, ударив со все силы по глобусу рукой наотмашь так, что глобус треснул и отлетел в сторону на пол.

Затем, вернувшись в прежнее спокойное состояние, он подошёл и сел на своё обычное место. Налив полный бокал коньяка, он вынул из внутреннего кармана парадного кителя ампулу, надломил её и вылил содержимое в бокал. Затем надел свои кожаные чёрные перчатки, последний раз взглянул на часы над входом, на которые точно также смотрел все эти годы, и одним залпом выпил весь коньяк. После этого он, закрыв глаза, отвалился к спинке стула, опустив голову и уронив руки вниз на колени, как будто от неимоверной усталости. Так он и просидел около пяти минут, пока не уснул навсегда.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ЭПОПЕИ «СКВОЗЬ ЛЁД И СНЕГ»