Наследник

Жмурика", который считал, что "строевым" курсанты должны уметь шагать не только на учебном

плацу, но и в поле.

Когда взвод вышел на проселочную дорогу, лейтенант крикнул:

— Запевай!

Виктор понял, что дело за ним. Но он молчал. Рот пересох, в ногах гудело: "Да и вообще... пошел

он к едрене-фене этот чертов "Жмурик" — подумал тогда Виктор, — что я, заводной?"

Лейтенант выждал с минуту и опять приказал:

— Запевай!

Виктор молчал.

— Та-ак, — проговорил "Жмурик", — значит приказ командира для Вас не закон? Хоро-шоо. Тогда

поступим по-другому. Взвод бегом!

— Курсанты с трудом пробежали трусцой пару десятков метров и устало перешли на шаг.

— Запевай! — опять приказал лейтенант.

Виктор молчал. "Жмурик" побагровел, нервно расправил под поясом складки гимнастерки и,

усмехаясь, приказал:

— На месте бегом, арш!

Некоторое время взвод "бежал на месте".

— Витька, запевай! — шептали курсанты, — замучает гад.

— Запевай, не выпендривайся...

Виктор не желал петь, да и хотелось доказать, что он тоже человек. Но ребята просили... И сам он

чувствовал, что власть и сила не на его стороне. И неожиданно для всех и самого себя он запел

песню, которую до тех пор никогда в строю не запевал и которую случайно вспомнил несколько

минут назад, лежа в жесткой траве и глядя на медленно плывущие облака в высоком голубом небе:

Как родная меня мать провожала,

Как тут вся моя родня набежала.

А куда ж ты, паренек? А куда ты?

Не ходил бы ты, Ванек, да в солдаты!

"Жмурик" скомандовал:

— Шагом марш! — и взвод опять зашагал по дороге. Курсанты Виктору не подпевали, они не

знали слов этой песни. Один лишь старшина знал отдельные слова и пытался подпеть. Лейтенант шел

по обочине дороги, прислушиваясь и что-то соображая. Виктор пел очередной куплет:

В Красной Армии штыки, чай найдутся.

Без тебя большевики обойдутся.

Лейтенант быстро подошел к строю и громко крикнул:

— Курсант Дружинин! Отставить песню!

Виктор замолчал. Жмурик" некоторое время молча шагал рядом со взводом, потом его прорвало:

— Тюфяки! Суслики! Суворов учил: — Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни, бей в барабан!

А вы? Мамкины сынки, а не бойцы непобедимой Красной Армии. Ишь чего запел: "без тебя

большевики обойдутся!" За эти слова, курсант Дружинин, Вам два наряда вне очереди! Ясно?!

— Ясно, — ответил Виктор. Только эту песню, товарищ лейтенант, выдумал не я, а известный

пролетарский поэт — Демьян Бедный!!

— Отставить разговорчики в строю! — крикнул лейтенант. Мы тоже ученые и не палкой деланы...

Два наряда на конюшне за вредную песню! Старшина! — приказал он, — обойдемся без ученого

москвича! Запевай о трех танкистах!

Старшина никогда не был запевалой и не отличался ни слухом, ни голосом. Поэтому он с

удивлением поглядел на лейтенанта, но приказ есть приказ. Кашлянув в ладонь, старшина во весь

голос грянул песню о трех танкистах.

* * *

Внеочередной свой наряд курсант Дружинин отбывал на конюшне. Давным-давно прошло то

время, когда Виктор, как и многие другие курсанты из городских, плевался и корчился от ноющих

синяков и шишек благоприобретенных во время занятий по верховой езде. Синяки и шишки давно

зажили, а верховая езда стала теперь для него любимым предметом. Ему по душе стал теплопряный

запах конюшни и лошадиного пота, а ухаживать за своим гнедым жеребцом по кличке Улан ему даже

доставляло удовольствие, он его мыл и чистил до зеркального блеска. А когда его трудами Улан на

смотре был удостоен похвалы самого командира дивизиона, старого кавалериста и великого знатока

лошадей, имеющего, по слухам, два Георгиевских креста за первую мировую войну, Виктор был в

восторге, но суеверно долго плевал через левое плечо, опасаясь дурного сглаза...

Сначала Виктор подошел к Улану и по-хозяйски его оглядел, подсыпал в кормушку овса, потрепал

по крутой мускулистой шее и лишь после этого приступил к обязанностям дневального по конюшне.

Застоявшиеся кони гулко переступали копытами по дощатому настилу, сопели и фыркали, судорогой

кожи и длинными хвостами, прогоняя привязчивых злых мух и слепней. На чердачных бревнах под

крышей стонали и картавили голуби, а под ногами коней и возле кормушек бойко чирикали и

суетились жирные амбарные воробьи. Виктор вымел и вывез несколько тачек навоза, подмел проходы

между длинными рядами лошадиных стойл, подсыпал в кормушки овес и с чувством исполненного

долга, усевшись на завалинке у ворот конюшни решил сделать перекур. Свернул цигарку, выбил

искру из самодельного самопала, прикурил и с удовольствием затянулся ароматным махорочным

дымком. "Скорее бы на фронт, — мечтательно подумал он, — сколько можно жевать курсантскую

пайку хлеба и хлебать котелок пшенки на четверых? А еще этот гад, Жмурик! Не дай ему бог