Наследник

— Хорошо, — повторил он с облегчением, — я и сам пытался, но у меня не получается… какое счастье, что меня тоже можно убить, Зачем мне, собственно, жить?.. Что я без нее?

— Ты?! — я несколько опешил и даже руку с ножом опустил, только теперь я заметил, что король в черном.

Он поднял на меня испачканное лицо, жуткое и жалкое одновременно, он по-прежнему криво усмехался.

— Я боготворил ее, — заявил он мрачно, — что ты знаешь о моей любви? Что ты вообще в этом понимаешь?!

— Ты любил ее? — проговорил я потрясенно.

— Я любил ее безумно, я бы женился на ней, если б она только согласилась. Но она отказала мне. Отказала, понимаешь?! Мне, королю Лесовии!

— И поэтому ты… — дальше у меня язык не повернулся сказать, что он сделал, я только взглянул на неподвижную Астафею и покрепче сжал рукоять ножа.

— Убей меня, — взмолился он, — раз ты это можешь, избавь меня от проклятой жизни, мое солнце померкло.

— Мое тоже, — сказал я, уже не чувствуя ни торжества, ни злорадства, только брезгливую жалость и отвращение.

Я поднял его, посмотрел ему в глаза и с силой всадил нож в его тугой живот. Король не сопротивлялся, мне показалось даже, что он мне несколько помог, подавшись вперед. Потом он упал на колени, издавая протяжный стон, потом растянулся на полу, вцепившись коченеющей рукой в подол голубого платья, словно надеялся, что догонит ее на пути в загробный мир.

Несколько минут я стоял неподвижно, осознавая, что только что убил человека. Короля Лесовии Эриха Четвертого.

41

Времени на размышление у меня не было. Чувства, эмоции, сомнения… всё это должно было быть потом, когда-нибудь. Я торопливо отрезал кусок платья, потому что король держал его мертвой хваткой, взял Астафею на руки и вынес из подвала.

Охтания уже кончала закапывать могилу. Она увидела меня и ужаснулась.

— Ты что! Ты куда ее тащишь?!

— Не вопи и слушай меня, — сказал я зло, — сначала пойдешь к Мезиа и скажешь, что король убит. Поняла?

Она охнула и прикрыла рот рукой.

— Потом пойдешь к Ластеру, всё ему расскажешь и приведешь его в шестой дом на Кошачьей улице. Иди подземельем, здесь быстрее.

Охтания покачала огромной головой и бегом кинулась к склепу. Раньше мне казалось, что эта исполинша бегать вообще не умеет.

Я шел по утреннему городу, в синеющем небе еще догорали ночные звезды, и первые прохожие испуганно шарахались от меня по закоулкам. Астафея лежала у меня на одеревеневших руках и улыбалась как во сне. Ничего дороже этой ноши у меня не могло быть. Я прижимал ее уверенно и бережно и вспоминал ее стихи, которые так не понравились мне когда-то, и которые были настолько про меня, словно поэт побывал в моей шкуре. «Я баюкал тебя как дитя, только звезды мешали светя…»

Она спала, тихо улыбаясь, и никак не хотела просыпаться, и даже я ничего не мог поделать, разве что облить ее слезами.

«Я баюкал тебя и просил,

Я беспечные звезды гасил,

Я в пустыни загнал все ветра,

Я весь мир изменил до утра.

Я баюкал тебя как дитя,

Я столкнул бы планеты шутя,

Я бы дьявола смог победить…

Но не мог я тебя разбудить».

Открыла мне заспанная Линоза.

— Пусти, — сказал я, чтобы она опомнилась, и прошел прямо в гостиную.

Эска вышла из своей спальни. В отличие от служанки она почти не спала и была, как всегда, скромно одета и причесана, исхудавшее тело ее было туго затянуто в коричневое платье, в руках — всё то же вышивание. Она посмотрела на меня, потом на Астафею, покачала головой.

— Какая красивая девушка…

— Она мертва, — сказал я жестко.

Эска только склонила голову, а вместе с ней и плечи, словно я ударил ее. В отличие от ее выдуманной, перед ней была настоящая смерть, и деваться от этого было некуда.

— Чем тебе помочь, Кристиан?

— Ничем. Оставьте меня все.

Я прошел в боковую комнату слева, которой никто не пользовался, и закрыл за собой дверь. Диванчик был слишком узкий. Я положил Астафею прямо на ковер. Позволив себе всего несколько торопливых поцелуев, скорее от жалости, чем от любви, я снова взял себя в руки. Мне нужен был ясный ум и чудовищная память. Мне нужен был мой моделятор, который я должен был представить себе во всей его сложности и всех его цветах. Я уничтожил его в физическом мире, но в памяти моей он остался.

Мы лежали на полу, раскинув руки, как распятые на одном кресте. Я касался щекой ее щеки и ладонями ее ладоней, я выпал из внешнего мира и видел перед собой разноцветную мозаику так ясно, словно сидел перед зеркалом, только это требовало гораздо большего напряжения. Я помнил код смерти, я набирал его в обратном порядке. Несколько раз я ошибался, или мне казалось, что сбиваюсь, но вот наконец появилось какое-то удовлетворение. Я понял, что всё сделал правильно, и мысленно нажал на темно-красную клетку.

Время шло, ничего не менялось. Я впадал в отчаяние, но в душе все-таки доверял своей интуиции. За окном уже стало совсем светло, в гостиной послышался рыдающий бас Охтании.