Наследник из Калькутты

Друзья перенесли Антони в кусты, помогли пленнику, у которого руки были связаны, перешагнуть канаву и спрятали коней в нескольких шагах от дороги.

— Что с тем? — спросил Том.

— Убит, — отвечал Дик.

Том и Дик осветили фонарем тело Луиджи Гринелли. На груди убитого оказалась сумка. В ней лежал запечатанный пакет, обернутый в тряпицу.

Не тронув печатей, друзья спрятали пакет. Усадив в седло раненого Антони и ведя пленного за собой, Дик Милльс и братья Бингль свернули с дороги и добрались до заброшенной каменоломни. Наступила очередь решить судьбу второго пленника, который, окончательно оробев, только шумно вздыхал и отдувался.

— Назови нам свое настоящее имя, — приказал Джордж Бингль.

— Сударь, меня решили назвать Жаком еще в мою бытность во чреве матери, а фамилия моя и моих отцов испокон веков была Перше.

— Кто ты?

— Крестьянин из пригорода Марселя, ваша милость. Пощадите меня, государи мои, я человек семейный, небогатый…

— Давно ли ты знаешь Луиджи Гринелли?

— Первый раз слышу это имя, сударь.

— Не хитри перед лицом смерти, Жак Перше, ибо за единое слово лжи я тебя убью! — грозно вмешался Томас Бингль.

— Разрази меня гром, сударь, если я хоть раз слышал это имя!

— С каких пор ты знаешь флорентийского купца Микеля Альбанти?

— Лет… шесть, государи мои, если не дольше.

— Часто ты совершал с ним такие ночные прогулки?

— Я сопровождаю его в третий раз.

— И всякий раз по лионской дороге?

— Это истинно так, ваша милость. Оба раза я провожал мосье Альбанти до порта Кале.

— Когда вы совершали с ним такую поездку в последний раз?

— Около месяца назад, синьоры.

— Месяца? Ты лжешь, этого не может быть, Жак!

— Убей меня господь, если я лгу! Месяц назад мы доехали до Кале; он сел на корабль, а я остался ждать его. Через десять дней он воротился из Англии, и мы вернулись в Марсель. Мне еще в жизни не приходилось так спешить. Мы загнали четырех лошадей, но он хорошо заплатил.

— А что он обещал тебе теперь?

— Теперь он снова подрядился со мной до Кале и обещал заплатить еще лучше. Я в год не зарабатываю столько своим хозяйством, сколько мне платил синьор Микель Альбанти за одну такую поездку.

Джордж Бингль задумался. Несколько минут все молчали. Джордж положил крестьянину руку на плечо:

— Слушай, Жак Перше! Мы не грабители и убили не честного флорентийского купца, а хитрую иезуитскую змею, переодетого попа, слугу аристократов… Мы обезвредили паука, но нужно еще разорвать паутину. Если ты поможешь нам — сделаешь доброе дело для хороших людей и заработаешь еще больше, чем платил тебе иезуит… Согласен, Жак?

Крестьянин переминался с ноги на ногу, мял в руках свою суконную шапочку и недоверчиво отмалчивался. Он еще не отделался от испуга и теперь опасался угодить «из огня да в полымя».

— Не трусь, Жак! Получишь всех наших коней и еще сотню франков золотом, — продолжал уговаривать его Джордж.

— Что же я должен за это сделать, господа?

— Мы не господа, мы такие же люди труда, как и ты… А может, ты сам тайный иезуит, Жак?

Хотя тон вопроса был шутливым, Жак сбросил с плеча руку Джорджа:

— Иезуит? Всей деревней мы топили их, проклятых, в монастырском пруду… Если бы я знал, что этот Микель Альбанти — переодетый поп, спихнул бы его по дороге в Рону!.. Чего же вам от меня надо, граждане?

— Жак, ты должен проводить до порта Кале… синьора Микеля Альбанти и его слугу.

— Что-то я в толк не возьму, государи мои… Он же мертв, этот Альбанти?

— Он жив, здоров и стоит перед тобой. Альбанти — это я. А вот этот человек — мой слуга. Понял ты мои слова, Жак Перше?

— Понял, сударь. Вы — синьор Микель Альбанти, и никто вас нынче не убивал. А вот этот, синьор Дик, — ваш слуга.

— Ты, кажется неглупый парень, Жак. Пиши теперь письмо своей жене и вели ей приютить двух человек, Тома и Антони, пока старший из них не поправит свое здоровье. Если что-нибудь случится в твоем доме — получишь пулю, Жак, а от твоего хозяйства останутся одни головешки.

Марселец оказался человеком сообразительным. Ему дали перо, чернила и бумагу. Пока он, морща лоб и кряхтя, трудился над двумя строками письма к своей дочери, Мадлене Перше, Джордж Бингль рассматривал пакет, извлеченный из нагрудной сумки убитого.

— Попробую-ка я вскрыть это письмо, друзья, но так, чтобы не оставить следов… Разведите огонь и согрейте воды, пока я достану из мешка мой шпатель.

По прошествии получаса худые, узловатые пальцы Джорджа Бингля извлекли из вскрытого пакета исписанный листок. Письмо патера Фульвио ди Граччиолани было быстро скопировано, а затем Джордж восстановил первоначальный вид пакета столь искусно, что Дик и Томас ахнули от изумления.

— Вот это ловко! — воскликнул восхищенный Дик Милльс. — Но каков святой отец, а? Послушай, Антони, вот что венецианский иезуит Фульвио ди Граччиолани пишет патеру Бенедикту Морсини в Бультон: