– Улыбайся, мой хороший, – сказала она и, поцеловав Тео в пухлую щечку, сделала фотографию.
Уложив сына спать в коляску, она еще раз посмотрела на фото.
Тут ее осенило.
Она открыла инстаграм и ввела логин «Ньюс». Пароль пришлось вспоминать, но вскоре Лена зашла в аккаунт. Она нажала на иконку с плюсом на нижней панели. Нашла фотографию с Теодором, наложила на нее фильтр, чтобы не выглядеть такой помятой, щелкнула «Далее» и начала писать.
Она остановилась и прикусила губу, затем продолжила печатать с возрастающей скоростью:
Она тут же нажала «Поделиться», вышла из «Ньюс» и зашла в свой личный профиль, на который были подписаны ребята из Осло.
Загрузив ту же фотографию, она написала:
И какую подпись поставить под своим смертным приговором? «Чао, Лена»?
Нет, пожалуй, и этого хватит.
Она вдохнула поглубже.
И нажала «Поделиться».
41. <3
Лена сделала еще один глубокий вдох и, не выдыхая, нажала на три точки в углу фотографии.
Удалить? Редактировать?
Девушка чувствовала, будто она сидит в вагончике на американских горках, не решаясь тронуться с места.
Преодолев легкую тошноту, Лена внезапно ощутила прилив какой-то неистовой энергии. Что это такое? Выброс адреналина? Напряжение? Раскаяние? Давно она не ощущала подобного. Возможно, именно такие эмоции она испытывала, когда выкладывала что-то супер-сенсационное в «Ньюс».
Но ощущение, которое она испытывала сейчас, было даже хуже этого. Или просто сильнее.
Когда ее аккаунт со сплетнями рассекретили, она просто вышла оттуда.
Когда она забеременела, то просто перестала обращать внимание на косые взгляды в свою сторону и забурилась в мамские форумы.
Когда родился Теодор, она сидела, прижав его к груди, и смотрела Нетфликс.
Когда они переехали в Осло, она просто попыталась забить на все и жить как прежде.
И нет, друзей она не завела, жизнь ее в целом не стала легче, скорее, наоборот. Она стала лгуньей, поставив репутацию Калле под удар, и позволила Маргрете манипулировать собой.
Лена убрала палец с экрана, оставив в покое фотографию, и задержала его на кнопке блокировки, пока экран не стал черным. Сейчас вагончик на американских горках помчится вниз.
Теодор, не привыкший ночевать в коляске, проснулся, слегка вскрикнув. Девушка аккуратно взяла его на руки – подгузник был полный. Засунув телефон в кармашек на коляске, она прижала сына к груди и, укачивая ребенка, направилась к окну. На стекле появилось отражение ее и Тео.
Перестав убаюкивать сына, Лена посмотрела на картинку, отобразившуюся на стекле.
На заднем плане лежала мама, закинув руку за голову. Выглядела она постаревшей.
Она, но не Лена.
Впервые, казалось, все выглядело правильно.
Она – мама, он – ребенок, а на заднем плане – его бабушка.
Через несколько часов Лена проснулась уже в доме по улице Гревлингвейен. Тео похрапывал в манеже рядом с ее кроватью: когда они ночью вернулись домой, девушка решила, что лучше положить сына именно туда, а не в кроватку. Просто чтобы он был рядом с ней. Сев в кровати, Лена в недоумении осмотрелась.
– Доброе утро, – раздался шепот со стороны двери.
Отец стоял в пижаме и держал в руках чашку кофе.
– Уже десятый час! И он еще спит?
Лена кивнула – отец удивленно вытаращил глаза. Она не могла удержаться от смеха – достижение как-никак. Редко Тео просыпался позже половины седьмого. Лена вышла из комнаты и отправилась с папой вниз на кухню: посреди комнаты стоял пылесос – отец, судя по всему, уже успел убрать с пола осколки.