Наследник Шимилора

Мне очень нравились эти занятия — и то обстоятельство, что у меня не оставалось ни минуты времени на рефлексию, которая загнала бы в непроходимое уныние. Но иногда я останавливалась, оглядывалась назад и понимала: я изнуряю тело, чтобы в нем не осталось места для души. Потому что хотелось выть и кататься клубком по сухим сосновым иголкам. Это неутолимая ярость направляла мою руку — и что мне было делать с этой яростью? Только стараться выплеснуть ее на неодушевленные предметы...

Особенно невыносимой была мысль, что я сама во всем виновата. Пока я размышляла, кого из двух мужчин мне выбрать, одного я потеряла. Наверняка, поговори я с Денисом о своих чувствах, и он не женился бы на Нолколеде, гори она ярким пламенем! Как это обычно бывает, он принял мою неуверенность за равнодушие. А я теперь сгораю от безнадежного чувства. Какого? Трудно сказать. Что если бы это Сэф вызвался спасти Нолколеду таким противоестественным способом? Возможно, я испытывала бы теперь-то же самое к нему, а не к Денису.

Против своей воли я постоянно наблюдала за Денисом и Нолколедой. Хотела обнаружить «рождение нового человека», о котором говорил сенс Зилезан? Но никаких перемен не происходило. Да и в отряде ничего не изменилось. Никто не собирался обсуждать произошедшее, никто не поздравлял «молодоженов». Денис и Нолколеда общались между собой как командир и подчиненная. И, разумеется, они не спали вместе. Иногда мне казалось, что свадьба в храме Ламерис и клятвы, произнесенные перед лицом богини, — всего лишь сон, который видела только я, и если спросить об этом остальных, они просто не поймут, о чем речь. Эта иллюзия дарила надежду, и я не спешила от нее избавляться.

Постепенно мрачные ели сменились корабельными соснами, растущими на солнечных пригорках. В этих краях водилось много черных оленей. Охраняя свои гаремы, они угрожающе наклоняли рога в нашу сторону, принимая нас за охотников. Конечно, жаркое из оленины привнесло бы разнообразие в наш рацион, но охотиться на таких красавцев было жалко.

Солнце нагревало пригорки, усиливая запах сосновой смолы и земляники. На мой взгляд, земляника — самая красивая и вкусная ягода во всех мирах. Я привыкла считать ее своего рода лесным деликатесом. Осторожно раздвигаешь высокую траву, видишь белоснежные звездочки цветов, глянцевые темно-зеленые листья, и горит, горит красный огонек... Здесь земляники было несметное количество. Поначалу я жадно набрасывалась на темные, душистые, созревшие допьяна ягоды. Потом набила оскомину, успокоилась и лишь с наслаждением вдыхала неповторимый аромат...

Среди нас нашелся еще один ценитель земляники. К нашему общему удивлению, Чанг, обнаружив, что «вкусное и сладкое» растет прямо на земле, весь перепачкался земляничным соком, проглатывая ягоды вместе с листвой. Он пасся по пригоркам, как олень, и так переусердствовал, что у него разболелся живот. Денис напоил его отваром из своих снадобий.

— Какая гадость, — икая и морщась, сказал пес.

—Лекарство должно быть горьким, — назидательно заметила я. — В другой раз не будешь объедаться. Взрослый пес, а ведешь себя, как щенок.

—Да, давненько я так не резвился, — Чаня мечтательно закатил глаза, пропуская мои нравоучения мимо ушей. — Это напоминает мне тот случай, когда ты оставила в микроволновке размороженное мясо и забыла закрыть дверцу...

—Я думаю, это тебе напоминает и о том, как я тебе всыпала, — сухо сказала я. Воспоминание о съеденном куске вовсе не относились к разделу забавных.

—Разделочной доской, — кивнул пес. — Но это было потом. Сперва было мясо... Так много мяса!

—А что такое микроволновка? — спросил принц Лесант.

—Ваше высочество, не стоит вам вдумываться в бред этой полоумной собаки, — сказала Нолколеда. И, прикрикнув на Чаню: — Пошел прочь, дурак! — со всей силы огрела его плеткой.

Пес, жалобно взвизгнув, бросился наутек. Я догнала его, спешилась, и бедняга подошел ко мне, поджав хвост, а затем ткнулся головой мне в колени. Он дрожал от страха и унижения. Никогда еще моего избалованного Чаню не наказывали так жестоко. Не помня себя от злости, я вскочила в седло. Поравнявшись с немкой, едва не срываясь на крик, я сказала ей:

— Ты, психопатка! Никогда больше не смей трогать мою собаку!

— Что? — Нолколеда презрительно взглянула на ме

ня и хотела послать лошадь вперед. Но я удержала ее за поводья.

—Я, по-моему, еще не закончила разговор. Нолколеда, я не шучу. Если ты еще раз поднимешь руку на Чанга, я огрею плеткой тебя.

На невозмутимом лице немки появилась недобрая улыбка.

—Досточтимая гарсин, вы ли это? С чего вдруг такой тон? Может быть, гарсин возомнила себя крутой, пару раз расстреляв в упор неподвижную чурку? Да ты как была никчемной, пустой девицей, так и останешься ею. Ума не приложу, зачем тебя нам навязали?