Наследник своенравной магии

– Ты что-нибудь сказал? Потому что я ничего не услышал, – его чары общения работали отвратительно. Иногда они запускались самостоятельно, а иногда сигнал терялся именно тогда, когда ему действительно было нужно ими воспользоваться. А может, у него два заклятья общения? Может, для растений и животных чары разные? А может, есть даже отдельные для тростников и другие, скажем, для хвойных деревьев?

В любом случае это совершенно сводило его с ума. И все же сводило с ума недостаточно, чтобы он решился искать помощи у того единственного человека, который мог бы ее оказать. Письмо, которое он написал Нельсону Сатклиффу, все еще лежало, помятое, на дальнем правом углу его стола.

«Ш?» – пес повилял хвостом, и Мерритт снова задумался, насколько эта дворняжка слилась с Оуэйном. Или же, может, Оуэйн просто начал воспринимать себя как терьера?

– Близко. Щ, – он отложил карточку и поднял другую. – А как насчет этой?

Внимание Оуэйна переключилось на окно кабинета. Его средник был из такого яркого дерева, что казался почти желтым, и переходил в резной закручивающийся фартук под подоконником. Мерритт сомневался, что это часть оригинальной постройки. Скорее всего, это было затейливое изменение, внесенное неким мальчиком-волшебником, особенно если учесть, что это окно не было похоже ни на одно другое в доме. Собственно, ни одно из окон не соответствовало другим. У Мерритта ушло немало времени, чтобы это осознать, и ему даже как-то понравилась эксцентричность данного факта.

Мерритт развернулся вместе со стулом, уперевшись его спинкой в стол, чтобы выглянуть из окна, но там ничего не было. Скорее всего, Оуэйн услышал кроншнепа или что-нибудь подобное. И это было нормально, покуда сам Мерритт не начинал слышать кроншнепа или что-нибудь подобное.

– Что на этой? – снова попробовал Мерритт.

Уши Оуэйна повисли. «Это скучно».

– Ты хочешь читать или нет?

Терьер совсем по-человечески вздохнул. «Давай сделаем перерыв и поработаем над магией!»

Мерритт поморщился.

– Да мы и десяти минут буквами не прозанимались!

Пес заскулил.

Мерритт отложил карточки и потянулся вперед, чтобы почесать уши Оуэйна. Как любой другой собаке, одержимой или нет, Оуэйну это нравилось. Ну или ему просто нравилось, когда к нему прикасаются, – чувство, которое он не мог по-настоящему испытывать, будучи запертым в стенах этого дома. На полу позади него лежал большой плакат с алфавитом, сделанный Хюльдой и почти невостребованный. Идея состояла в том, что если Оуэйн научится читать, он сможет и написать, что ему требуется, когда Мерритта не будет рядом или когда Мерритт захочет сохранить в целости свои голосовые способности.

– Я ведь не могу использовать общение каждую минуту каждого дня. Ты должен научиться пользоваться плакатом.

На самом деле Оуэйн восхищал его. Несмотря на то что его душе уже двести двадцать с чем-то там лет, Оуэйн все равно вел себя как мальчик. Он умер, когда ему было двенадцать, и именно этот возраст – двенадцать – отпечатался на его сердце. Возможно, недостаток зрелости можно объяснить тем, что он так долго был один, лишенный социального и семейного взаимодействия, которое помогло бы ему повзрослеть. Возможно, взросление – это дело тела, а не души.

Руки Мерритта замедлились. Долгий выдох через нос.

– Лучше научись побыстрее. И будь поосторожнее, пока бегаешь по острову. Не знаю, насколько близко я должен быть, чтобы услышать тебя.

Оуэйн вывернулся из-под пальцев Мерритта и наклонил свою пушистую голову набок. «Что ты имеешь в виду?»

Беспокойство царапнуло желудок Мерритта.

– Просто будь осторожен.

Оуэйн прижался носом к его колену и фыркнул. Мерритт вздохнул.

– Ты больше не дом, Оуэйн, – он провел ладонью по его голове. – Собаки… собаки не живут так долго, как люди. Так что тебе нужно решить, что ты хочешь сделать с тем временем, что у тебя осталось.

Оуэйн отстранился, заскулил. Прошел по кругу по часовой стрелке, потом против часовой. «Я об этом не думал».

– Ну, – Мерритт прочистил горло, когда его голос сорвался. Еще больше общения без перерыва и вовсе лишит его голоса. Снова. Это ему тогда понадобится плакат. – Я не знаю. Этому – твоему – телу может быть всего год. А может, и десять, хотя выглядишь ты довольно проворным. Может, три или четыре…

Оуэйн подошел к плакату и наступил лапой на знак вопроса в нижнем углу.

Мерритт выставил руки вперед, ладонями вверх, неуверенный.

– Собаки живут лет шесть, семь… Может, немного дольше, с хорошим уходом.

Его уши поникли.

– Я не хотел тебя огорчать этой новостью, – голос Мерритта стал тише, но на этот раз не из-за магии. – Но я хочу, чтобы ты понимал, что теперь смертен. Это обмен. Бессмертие в облике дома на свободу в облике собаки.

Оуэйн снова посмотрел в окно, всего на несколько секунд. «Я этого не выбирал».

О, как же глубоко эти слова отзывались в нем самом. Я тоже не выбирал. Ничего этого. Но он просто кивнул.

– А выбрал бы, будь у тебя возможность?