Наследник Тавриды

У графини была чудесная матроска из белого хлопка. Ольга демонстрировала наряд турецкой одалиски с облегающими шальварами и узкой безрукавкой. Софи ограничилась батистовой рубашкой с таким числом рюшей, что напоминала курицу-хохлатку. Генералы, не дрогнув, перенесли демонстрацию модных извращений, а когда дамы убежали на корму, вступили в позорный сговор купаться по-дедовски, не напяливая на себя мерзкого полосатого тряпья a la цирковые атлеты.

Когда морские ванны были закончены, нимфы вышли на палубу и расселись в легких креслах, подставив ветру распущенные мокрые волосы. Им принесли свежевыжатый апельсиновый сок с тонкой пленкой бальзама поверху. Дамы могли простудиться!

— Все бы хорошо, — сказала Софи, пригубив из бокала и прищурившись на солнце. — Но кое-чего не хватает.

— Чего же? — насупилась Лиза, которую, как хозяйку, задели такие слова.

— Доброй половины адъютантов твоего графа, милочка! — рассмеялась госпожа Киселева. — А то наши мужья опять пошли играть на бильярде.

— Меня бы сейчас развлекли Пушкин и Раевский, — вставила Ольга.

Графиня вспыхнула.

— Меня они только стесняют.

— Шутишь? — удивилась Нарышкина. — Для того и нужны кавалеры, чтобы супруг не чувствовал себя в безопасности. А твой Михаил, кажется, даже не задумывается о подобных вещах.

— Какое тебе дело до моего мужа? — рассердилась Лиза. — У тебя есть свой.

Сестры на мгновение замолчали, а потом начали заразительно хохотать:

— Свой надоедает!

— Чужой тоже!

Вечером, когда Воронцовы остались одни, графиня с нарочитым равнодушием спросила:

— Тебе нравится Ольга?

— Ольга? — не понял Михаил. — Она может не нравиться?

Развязность его тона обидела Лизу.

— Пойдем, погуляем часок. Мы же пристали где-то. У меня голова болит.

Граф не стал возражать. Южная ночь, тихая и теплая, подкралась на кошачьих лапах. Их гости еще курили у бортика, еще разговаривали кто где, намереваясь любоваться россыпью звезд. Никто не выказал удивления, когда хозяева сели в лодку и отчалили к берегу. Места не были дикими. Сплошь усадьбы да виноградники. Днем проплывали дачу адмирала Мордвинова, потом Ливадию Ревелиоти, Ореанду, чью, Михаил не помнил. Где-то поблизости, в глубь побережья, находилась Массандра, которую старуха Браницкая подарила внуку Семочке «на зубок». Следом была Гаспра князя Голицына с замком посреди английского сада. Обедали у Льва Нарышкина в Мисхоре — райский уголок в розах. Где они теперь, Воронцов сказать не мог. Но, судя по каменному молу и баллюстраде, поднимавшейся за полоской пляжа — не у рыбачьей деревни.

Подав жене руку, он высадил ее и втащил лодку на гальку. Стоило бы набросать песку. Ноги сломаешь! Лиза несколько раз споткнулась. Муж поднял ее и донес до ровного места.

— Боже, сколько деревьев! — не поверила она. — Ты здесь видел что-нибудь подобное?

— Нет. — Граф покачал головой.

Южный берег обживался и обсаживался богатыми владельцами. Но обычно кустарники и даже крупные тропические цветы вымахивали тут выше недавно принявшихся сосен и буков. Роще же, обступавшей их, было лет тридцать или больше. Среди сплошной зелени угадывались стройные силуэты кипарисов, раскидистые кроны платанов. Постучав пальцем по одному из стволов, Михаил удивленно присвистнул.

— Пробка! Это пробковый дуб.

Кто и когда завел все это разнообразие? Благодаря звездам ночь была светлой. И супруги без опаски взбирались по тропинке между кустистым земляничником. То справа им попадалась пальма, то слева араукария.

— Мы в плену у Черномора, — прошептала Лиза.

Еще немного, и путешественники уперлись в невысокую скалу, похожую на лежащий горный хребет, только совсем маленький. Воздух сильно отдавал смолистыми ароматами. Значит, поблизости были сосны. Выбравшись на одну из полян, открытых к морю, спутники увидели высоченный ливанский кедр. Трава под ним была мягкая и густая благодаря тени, не позволявшей солнцу бесчинствовать.

— Кажется, пришли. — Михаил кинул сюртук на землю.

Лиза послушно опустилась рядом с ним и поделилась краем шали. Теплый ночной ветер гладил их по лицам. Далекая яхта казалась игрушечным корабликом в тазу.

— Вы сомневались в моих чувствах? — Граф подтолкнул жену на траву. — Доказательства принимаются?

Принято было все. Смешно вспомнить, что час назад ее беспокоила болтовня двух трещоток.

Наутро обнаружилось, что место называется Алупка. И принадлежит оно… графу Воронцову, который год назад купил его, узнав, что еще Потемкин высаживал здесь деревья.

— Это наше, — с некоторым конфузом признался наместник.

— Кто бы мог подумать?! — рассмеялась жена. — Косари, чье сено косите? Маркиза Карабаса!

Одесса.

Ризнич была не единственной дамой, с которой Пушкин простился в эти дни. Умная и язвительная подруга Раевского Каролина тоже умчалась к своему старичку. А без нее дом Александра потерял половину очарования. Неприступная в большом свете, Собаньская становилась восхитительно циничной в узкой компании. От Раевского Сверчок знал, что Каролина — шпион. Это еще более раззадоривало его.

— Неужели ты не ревнуешь ее к Витту?

— Была нужда!