Наследники Демиурга

Владислав, задыхаясь и подолгу одышливо передыхая на попутных площадках, поднимался по нескончаемой темной лестнице. Смутно различались в сумраке перила, но прикасаться к ним было почему-то страшно. Не противно, как к им подобным в большинстве загаженных современных подъездов, а по-настоящему страшно… Казалось, что рука прилипнет к отполированному миллионами прикосновений деревянному бруску, будто язык мальчишки-несмышленыша к «раскаленному» морозом металлу. Прилипнет и не пустит дальше…

Неизвестно на каком по счету этаже Сотников-младший будто по неслышной команде остановился перед ничем не примечательной дверью, которых миновал, наверное, тысячу, и нерешительно толкнул белую пластиковую ручку. Такую же, как на двери отцовской квартиры, привернутую самолично вместо «скомунизженной» неизвестно кем добротной бронзовой.

Незапертая дверь отворилась легко, без скрипа, открывая взгляду огромную полутемную прихожую. В глубине прихожей стоял кто-то неразличимый в темноте, но Владислав точно знал, кто это…

Словно удостоверившись, что вошедший именно тот, кого он ожидал, призрак повернулся к нему спиной и неторопливо поплыл вглубь квартиры, в которой уже определенно угадывалась родная, отцовская.

И самого призрака Владислав узнал, хотя никогда в жизни не видел его стоящим на ногах…

Комнаты сменяли одна другую нескончаемой анфиладой, заставляя лишь мимолетно удивляться их количеству.

Наконец молчаливое путешествие закончилось перед рабочим столом отца.

Призрак Сотникова-старшего впервые обернулся к сыну и мучительно скривил лицо: не то попытался улыбнуться, не то сказать что-то…

Владислав проснулся в поту, с колотящимся сердцем, и минут пять тупо глядел на погасший навеки обогреватель.

Плед валялся на полу. За окном занимался новый день…

2

– Ну, и что будем делать?

Александр и Геннадий сидели в Маркеловской кухне, ставшей уже чем-то вроде штабного бункера.

Майор меланхолически позвякивал ложечкой в стакане с давно и безнадежно остывшим чаем, архивариус – поглаживал раскинувшегося на его коленях в состоянии эйфористической прострации Маркиза.

Вопрос, оброненный Маркеловым, звучал более чем риторически. Обоим (и даже коту, наверное) было понятно, что вся их деятельность в направлении «проклятой рукописи» уткнулась в стену. Кирпичную. Железобетонную.

Автор непонятного пророческого романа Георгий Владимирович Сотников умер. Только что оба вернулись с кладбища, где, стараясь особенно не бросаться в глаза, вместе со всеми собравшимися проводили писателя в последний путь. Туда, откуда его уже невозможно будет вызывать в качестве свидетеля, туда, куда уже точно не зайдешь с задушевной беседой…

Ровно полчаса назад Маркелов в очередной раз повесил трубку телефона и сообщил Гене, что ни за что не будет звонить наследнику пророка еще раз.

– Я не изверг, Ген, чтобы мучить человека, только что потерявшего отца, – сообщил он нетерпеливо ожидающему результата другу и надолго замолчал.

Друзья предавались самоуничижению весь вечер. Наконец архивариус не выдержал:

– Так и будем сидеть?

– А что делать?

– Значит, ты уже расписался в бессилии и готов отказаться от расследования?

– Нет, не готов… Но пока Сотников-младший не отойдет от потрясения, трогать его бесполезно. Я, конечно, сомневаюсь, что он и после что-нибудь сообщит, но…

– Но ты же не просто с улицы, а из очень уважаемой службы.

– А чего предосудительного он совершил? Рукопись восьмидесятилетней давности, написанная отцом, – отнюдь не криминал. Что я ему скажу? Дескать, давайте-ка, гражданин Сотников, колитесь, чего там ваш покойный батюшка понаписал за сорок пять лет до вашего рождения?

– Не так, конечно…

– Да он попросту может ничего не знать о рукописи. Думаешь, отец долгими зимними вечерами по памяти пересказывал ему содержание, попутно объясняя все перипетии написания? Старик и сам мог позабыть о тексте, написанном им в семнадцатилетнем возрасте.

– Сомневаюсь…

– Ладно, – легко согласился Маркелов. – Не забыл он о романе. Но мог побояться вспоминать. Ты печати на папке не помнишь? Очень серьезные по тому времени печати были.

– Столько лет прошло. Вряд ли…

– Ничего подобного. Своими ушами слышал про одного старичка, лет пятьдесят боявшегося рассказать об обстоятельствах одного щекотливого по временам оным дела и отважившегося только, находясь при смерти…

– Все-таки отважившегося! – подскочил на месте Геннадий.

– А большинство, – охладил его пыл Александр, – так и не отважилось. Предпочло откинуться с фигой в кармане. Дескать, гадайте, дорогие потомки, стройте версии… Все равно до подлинных причин не докопаетесь. Жаль, что права не имею, а то провел бы тебя в спецхранилище и показал кое-какие материалы…

– Покажи.

– Ха, «покажи»!.. Я, вообще-то, и говорить о них права не имею.

Еще помолчали.

– И все-таки… – начал архивариус, но майор вдруг поднял от своего ледяного чая внезапно прояснившийся взор:

– А нам и ни к чему сидеть без дела, пока Сотников-младший не оправится. Я по своим каналам попытаюсь восстановить биографию нашего фигуранта…

– Кого?