Наследники Демиурга

Книги стопками, пожелтевшие журналы, какие-то старые записи… Знакомый антураж, всегда окружавший работающего запоем отца. Небольшая фотография над столом: папа и мама. Мама – юная и прекрасная как кинозвезда, весела, улыбается, Георгий Владимирович в строгом костюме, внешне серьезен, но в глазах пляшут чертики. Здесь ему чуть больше пятидесяти, маме – двадцать шесть или двадцать семь. Фотограф знал свое дело назубок: мало кому из зрителей придет в голову, что зрелый мужчина, сидящий в кресле, на которое слегка опирается молодая женщина, – полупарализованный калека. Обычный, слегка ретушированный снимок, стандартный портрет счастливой пары пятидесятых голов: молодоженов или… нет, скорее папаши с дочкой. Если перевернуть фотографию, на обороте обязательно обнаружится дата… Через год родился он, Владислав: вот он на еще одном снимке – заразительно хохочущий голый карапуз, восседающий на горшке. Вот какое-то групповое фото: еле угадываемый под пыльным стеклом отец – в центре. Еще один…

Сотникову-младшему почудился вздох с постели отца, и он, одним прыжком, преодолел расстояние от стола до постели. Неужели? Нет, никаких признаков. Все по-прежнему.

Едва слышный телефонный звонок, приглушенный расстоянием и несколькими закрытыми дверями, показался сначала чем-то совершенно посторонним, к делу не относящимся. Владислав сидел не шевелясь, в надежде, что звонившему надоест ждать ответа и он оставит в покое жилище, на пороге которого стоит смерть. Так и произошло, но уже через минуту звонок начал надрываться снова, а еще через мгновение к нему присоединился «Турецкий марш» Моцарта, издаваемый сотовым телефоном, по-прежнему лежавшим в кармане пиджака…

По сотовому могли звонить только те, с кем говорить совсем не хотелось, а по обычному…

– Владислав Георгиевич? – послышался в трубке смутно знакомый баритон.

– А Георгий Владимирович, великий писатель, вас уже не интересует, господин журналист? – горько пошутил в ответ Сотников-младший. – Теперь газета «Литературные встречи» проявляет интерес уже ко мне, смертному?

– Нет… Просто мы хотели бы, когда Георгий Владимирович придет в себя…

– А откуда вы так информированы?

– Ну…

– Прошу вас, Александр Николаевич, или как вас там – забудьте этот номер, а? Не до вас мне сейчас, и Георгию Владимировичу не до вас… Прощайте…

Не слушая больше возражений «журналиста», Владислав повесил трубку.

Вернувшись в комнату, Сотников-младший с замиранием сердца увидел, что отец внимательно смотрит на него…

* * *

Отец и сын смотрели друг на друга всю ночь напролет, между ними, вопреки всем утверждениям ученых отрицающих всякого рода телепатию, астральную связь и прочие «околонаучные фокусы», установился мост. Мост, по которому отец смог передать сыну большую часть своей души, своего дара, чем за всю прошедшую жизнь…

Глядя в глаза отца, вернее в один его глаз – другой оставался прикрытым темным морщинистым веком, Владислав как бы видел мир его глазами, яркий и полный света, но проходящий мимо, не задерживаясь в сознании, текущий насквозь.

Странно, но сын не пытался звонить врачам, уведомляя, что больной пришел в себя, не рвался за какими-то сногсшибательными лекарствами, не пытался задержать в немощном теле последние капли жизни… Отец и сын прощались, и оба отлично понимали, что некто более могущественный, чем можно себе представить, дарует им эти несколько последних мгновений перед неизбежным расставанием…

Врач обманул сына писателя: отец его больше не вернулся к активной жизни, ошибся он и предсказав, молча, про себя, как обычно это делают врачи – холодные профессионалы и циники, несколько дней или даже недель агонии, – заслуженный писатель, автор множества книг, лауреат всех мыслимых и немыслимых премий и Герой Социалистического Труда Георгий Владимирович Сотников угас под утро, прикрыв устало глаз, но так больше и не открыв его…

Часть вторая

Без отца

1

– …которого все мы отлично знали. Ушел от нас большой писатель, художник…

Плотный человек с каким-то красно-золотым значком на лацкане костюма, хорошо скроенного, дорогого и красивого, но все равно сидящего, как на чрезмерно распухшем в талии манекене из сельмага, остановился на мгновение. Передышка ему потребовалась, чтобы вытереть огромным платком пот, обильно струящийся по лысине и красному от натуги лицу, и перевести дыхание. Несмотря на торчащий перед ним микрофон, оратор, видимо привыкший держать речь перед «массами» безо всяких там «буржуйских штучек», напрягал голосовые связки, словно на митинге.

– …я не побоюсь этих слов, това… господа – Творец, Создатель…

Споткнувшись на незнакомом слове, товарищ Наганов, один из сопредседателей городского комитета пусть и опальной, но все еще сильной компартии, пробежал глазами текст, записанный для верности на зажатой в кулаке бумажке, и торжественно завершил пассаж, с ударением на средний слог:

– …Демиург!