Наследники господина Чамберса

Слишком долго надеялся он на эту страну, слишком много вложил в эту поездку.

Дидро распахнул жаркую лисью шубу и откинулся на спинку кареты. Его спутник дремал. Он тоже закрыл глаза.

Прощай, Россия!..

Теперь, когда все уже в прошлом и Петербург остался далеко позади, безумно хочется домой. Теперь не только Анжелика, но даже Анна-Туанетта с ее постоянным ворчанием кажутся такими дорогими, желанными, только бы добраться до них поскорее…

Однако он знает, что скоро не доберешься. Из Гааги до Петербурга он тащился два месяца, хотя и не заезжал в Берлин, куда должен был завернуть по требованию Гримма для встречи с Фридрихом II. И тогда была золотая осень, а теперь — весна с ее коварными сюрпризами. Недавно, напри-

мер, при переезде через Двину лед под копытами лошадей провалился и философ чуть не угодил на дно реки…

Ну, ладно. Это тоже в прошлом. Сейчас он жив, здоров и, поскольку времени все равно девать некуда, стоит еще раз вспомнить и обдумать как следует все происшедшее за последние восемь месяцев. И не только за этот срок.

Да, конечно же, восемью месяцами здесь не ограничишься, ибо история с его поездкой в Россию уходит много глубже, можно сказать, чуть ли не к истокам «Энциклопедии» и уж, во всяком случае, к той ее поре, когда начались гонения.

Дидро почти наизусть помнил письмо графа Шувалова.

«…В случае если возникнут еще препятствия, ваше дело можно будет завершить в Риге или еще каком-нибудь городе империи…»

Тогда он не воспользовался этим любезным предложением, не мог: дело нужно было завершать дома, во Франции, в Париже. Но предложение запало в душу.

И потом, когда эпопея «Энциклопедии» увенчалась удачей, предложение это вновь всплыло, начало обрастать плотью, стало мучить чуть ли не ежедневно.

Дидро мечтал дать новое издание «Энциклопедии», исправленное и дополненное, без эзоповского языка и вынужденных купюр, с полным восстановлением текста, изуродованного Лебретоном.

Это было так заманчиво!..

И это можно было сделать в России.

Только в РОССИИ.

РОССИЯ…

С некоторых пор страна эта, холодная и далекая, стала как будто приближаться, все чаще будоража мысль Дидро. Он читал о России в книгах и журналах, из Петербурга ему писали письма, появились русские друзья: посол Дмитрий Алексеевич Голицын и фрейлина петербургского двора княгиня Дашкова. Апартаменты Дашковой, во время ее пребывания в Париже, были открыты для одного лишь Дидро; с ним русская аристократка проводила много часов в беседах о политическом строе России, о крепостном праве и на другие не менее острые сюжеты.

А потом произошла уже известная нам история с библиотекой. Любезность и щедрость Екатерины не могли оставить философа неблагодарным.

Он постарался отплатить за добро добром.

С некоторых пор его квартира стала открытой для всех, желавших отправиться в Россию с предложением услуг русской царице. Здесь бывали и художники, и скульпторы, и литераторы. Среди прочих Дидро направил к Екатерине и своего друга, скульптора Фальконе, будущего создателя Медного всадника.

Большой любитель и тонкий ценитель живописи, Дидро страстно желал, чтобы лучшие произведения французского и зарубежного искусства украсили стены музеев «Северной Пальмиры». Он без устали ходил по мастерским художников, аукционам, распродажам старинных коллекций, Стараясь заполучить нечто интересное, достойное отправки в Россию. Ему удалось приобрести от имени Екатерины коллекцию картин барона Тьера, в результате чего петербургский Эрмитаж обогатился бесценными полотнами Рафаэля, Веронезе, Тициана, Мурильо, Ван-Дейка, Рубенса, Рембранта, Пуссена и Ватто,

Так, по мере сил, старался отблагодарить Дидро «Семирамиду» и страну, находившуюся под ее властью.

Но вот в 1765 году «Энциклопедия» закончена.

В 1772 — отпечатаны последние тома гравюр и таблиц.

И в этом же году Дидро принимает окончательное решение: он едет в Россию.

Принять решение было не легко.

Большой домосед, Дени Дидро за всю свою предшествующую жизнь, если не считать его родины, Шампани, да единственной поездки на воды в Бурбон, ни разу не выезжал из Парижа дальше Гранваля, загородной резиденции барона Гольбаха, или Шевретт, поместья госпожи Эпине. Бескрайние снежные равнины далекой «Скифии», бесконечная, многонедельная тряска в карете по скверным дорогам и без дорог не могли не привести философа в уныние. Жена и дочь убеждали его, чтобы он отказался от «безрассудной авантюры». Ведь не поехал же в Петербург Даламбер, несмотря на самые щедрые обещания северной царицы!

И все-таки Дидро был непреклонен.

Оставалось добиться согласия Версальского двора.

Когда Людовику XV доложили о просьбе подданного, король пришел в ужас. Прежде всего он боялся, что философ разгласит тайны придворных интриг и сплетен. Затем, при всей своей глупости, король догадался и еще кое о чем.

— Почему эти русские, — жалобно изрек он, — лишают Францию ее выдающихся писателей?.. Не следует разрешать им вывозить наши лучшие умы!..

Кто-то предложил королю из профилактических соображений арестовать Дидро.

Но Людовик не хотел дразнить «Семирамиду».

Разрешение на выезд было дано.