Наследники с Пайнэппл-стрит

Малкольм готовил оладьи сам, начиная с теста и устраивая страшный беспорядок, – забавный выбор блюда на завтрак, тем более что у Дарли была приготовлена упаковка маффинов с голубикой из «Чайной чашки Алисы», – однако она сидела за столом, широко улыбалась, потягивала кофе и смотрела, как у Хэтчера с подбородка капает сироп. После завтрака они взяли самокаты и отправились на футбольную тренировку в сквер, где с десяток приготовишек в одинаковых красных футболках то и дело забывали, во что они играют, и хватали мяч руками. У Дарли скопилась сотня мелких дел, она знала, что следовало бы воспользоваться этим временем, чтобы сходить на йогу или на теннис с мамой, но ей хотелось побыть с Малкольмом, и она льнула к нему, сидя рядом на скамье, и шепотом обсуждала других родителей: мамашу, которая у себя в Коббл-Хилле закатывает званые ужины в квартире стоимостью десять миллионов долларов, но никогда не сдает деньги на рождественский подарок учителю; пару, живущую дальше по той же улице, – получив от муниципалитета разрешение устроить в квартале вечеринку, эти люди, не оповестив соседей, созвали своих друзей и на полную громкость врубили музыку до двух часов ночи; ничем не примечательного юриста, который все выходные пробегал с детьми в футболке «Грин-Бэй Пэкерс», а потом появился на первой полосе «Нью-Йорк Таймс» рядом с судьей Верховного суда.

После футбола они сводили детей на обед в «Фаскати», в библиотеку, выбрать десяток книг, затем на площадку «Сломанная игрушка», где они отпихивали с дороги выброшенные велосипеды. В ту ночь Дарли заснула в обнимку с Малкольмом и едва пошевелилась, когда в четыре часа он выскользнул из постели, чтобы закончить в кабинете презентацию и той же ночью успеть на рейс в Рио. В шесть сработал будильник Дарли, и она, проснувшись, сразу заметила, что не чувствует себя отдохнувшей. Хотелось остаться под одеялом, голова была ватной и тяжелой, но она заставила себя вылезти из постели, чтобы сварить кофе и собрать обеды детям. Потом разбудила их, выложила им одежду и приготовила завтрак – тост с авокадо для Поппи, тост с арахисовой пастой для Хэтчера, кокосовый йогурт для Поппи и клубничный йогурт для Хэтчера. Натянула джинсы, свободную серую футболку, бейсболку, сама застегнула шлемы под подбородками детей и с рюкзаками обоих в руках то быстрым шагом, то трусцой следовала за ними, катившими к школе на самокатах. У ворот отметила приход у охранника и поставила самокаты у стены, где десятки ярких «микро-мини» выстроились, как украшения пряничного домика. В Бруклине насчитывалось множество мест, где совсем не стоило оставлять самокат на улице на шесть часов непристегнутым, но Дарли казалось, что в маленьком анклаве Хайтс она могла бы каждый день терять бумажник и его всякий раз возвращали бы ей.

Вернувшись домой, она попыталась собраться с силами и потренироваться, но все не ладилось. Ныли руки и ноги, болела шея, даже путь от входной двери до кухни давался с трудом, словно она увязала в снегу или по пояс в грязи. Она присела на диван и, должно быть, задремала, потому что внезапно очнулась, бросилась в ванную, и ее вырвало. Она легла прямо на пол, не заботясь о том, что находится в детской ванной, что в бок ей упирается фигурка Базза Лайтера и что от желтого коврика явно попахивает мочой. Следующий час она то выворачивалась наизнанку, то лежала в полубессознательном состоянии, дрожа в лихорадке. Наконец собравшись с силами, она дотащилась до своей спальни, где содрала с себя джинсы и придвинула поближе к кровати мусорный бачок. В полдень она позвонила своей матери.

– Дарли, я как раз убегаю, может, я тебе перезвоню? – отозвалась ее мать.

– Мама, кажется, у меня желудочный грипп. Малкольм в отъезде. Ты не могла бы забрать детей из школы?

– О, детка! Мы со всем разберемся. В какое время?

– Они выходят в два сорок пять.

– Ясно, дорогая, в два сорок пять.

В три, когда Дарли дремала, обливалась потом и мерзла в мокрых простынях, она услышала, как входная дверь открылась и закрылась, услышала, как с одинаковым глухим стуком упали на пол рюкзаки, услышала пение, вопли и визг, которые, казалось, всегда распространялись вокруг ее детей. Убедившись, что они благополучно вернулись домой, Дарли снова погрузилась в сон, и ей приснилось, что она в незнакомом доме ходит из комнаты в комнату, ищет кого-нибудь, все равно кого. Она проснулась, ее снова вырвало. Часы показывали половину восьмого. Дарли вытерла рот салфеткой и попыталась определить, хватит ли ей сил дойти до ванной за водой, когда в дверь спальни тихонько постучали.

– Входи, мама, – слабо откликнулась Дарли.

– Дарли, это Берта, – послышался нерешительный голос маминой экономки. – Извините, но мне пора домой.

– О, Берта! – Дарли рывком села, забыв, что снизу до пояса на ней ничего не надето. – Спасибо, что посидели с детьми. А где моя мама?