За все долгие годы их дружбы Марк множество раз брал за руку Ишмерай: когда помогал ей выйти из кареты или сесть в неё, подняться на крутой холм, когда, будучи детьми, они дрались друг с другом в ожесточённом бою с детским упорством и безоглядностью, в детском озлоблении рвали друг на друге одежду, хватали друг друга за воротники, плечи, локти. Они деловито пожимали друг другу руки после очередного тренировочного боя. И никогда не касались друг друга при встрече после долгой разлуки или перед расставанием на длительное время.
Теперь же его пожатие было иным. Это Ишмерай ощутила сразу и почему-то перепугалась. Оно напоминало его прикосновение накануне — во тьме коридора, с нежным взором, с тяжёлым мучительным вздохом.
— И у меня есть подарок для тебя, Ишмерай, — проникновенно произнёс Марк.
И имя её в его устах приобрело иной отзвук, мягкий, скрывавший в себе множество тайн, несколько властный и бесконечно нежный. Он никогда не говорил с ней в подобном тоне. Девушке вдруг стало трудно дышать, и она покраснела ещё ярче.
Марк, внимательно оглядывая лицо Ишмерай, улыбался только ей. Он застегнул на её руке красивый золотой браслет с изумрудами.
Ишмерай испуганно захлопала ресницами и выдохнула лишь через несколько мгновений:
— Ваше Высочество!.. Браслет… великолепен!.. Благодарю вас…
— Да какое я тебе Высочество?.. — сквозь стиснутые зубы, очень тихо, чтобы никто, кроме Ишмерай, его не услышал, проговорил Марк, возведя глаза к небу, явно наслаждаясь её замешательством и смущением. — Шестнадцать лет не обращалась ко мне по титулу, теперь же вздумала!.. Как ты покраснела!..
— И вовсе я не покраснела! — упрямо выпалила Ишмерай, приходя в себя. — Я просто не ожидала такого…
— Ты подаришь мне танец сегодня?
Серьёзность принца несколько позабавила девушку, несмотря на её смущение. Она тепло улыбнулась и прошептала:
— Тебе стоит лишь попросить, и я буду твоей партнёршей и сегодня, и весь завтрашний вечер.
Брови Марка изумлённо поднялись, и принц просиял, а когда вся компания возвращалась в дом, он помедлил, и Ишмерай взяла его под руку.
Небольшой праздничный обед проходил довольно шумно и весело. Ишмерай, редко пользующаяся вниманием в присутствии Атанаис, нынче сидела во главе длинного стола и радостно смущалась от переполнявшего её чувства благодарности. Она была обеспокоена странным поведением Марка, который сидел по правую руку от неё и говорил лишь с рядом сидевшей Атанаис и Акилом. Но порою он задерживал на Ишмерай задумчивый пристальный взгляд, заставлявший девушку краснеть и мысленно молить Небо о том, чтобы он подарил ей хоть слово.
Акил блистал по своему обыкновению. Унаследовавший от отца привлекательность, от матери — беззаботный весёлый нрав, на праздничном застолье, в многолюдной гостиной, в любой компании он и минуты не мог прожить без всеобщего внимания. Он веселил свою кузину Атанаис, мысленно восхищался её грацией и женственностью, шутил с младшим сыном короля, думая о том, что за этот стол было бы неплохо усадить и старшего королевского сына, кронпринца Дарона, куда более весёлого и открытого, не интересовался двумя-тремя соседскими барышнями, чем их обидел, и молодыми людьми, прибывшими по приглашению.
Старшие сидели в другом конце стола и переговаривались между собою. Герцог Алистер, Лорен, Гайре Иэрос и ещё несколько важных политических деятелей Атии негромко обсуждали дела Атии, Карнеоласа и Нодрима. Акме принимала в разговоре непосредственное участие.
На день рождения Ишмерай приглашалась и её крестная Августа, но на днях она удачно разрешилась от третьего бремени и вместе с супругом переживала счастливые хлопоты в Кибельмиде недалеко от дома старенького дедушки Бейнардия Фронкса, который до сих пор трудился в своей больнице, а Августа навещала его почти каждый день и внимательно следила за его здоровьем.
Ее Сиятельство Реция Кицвилан и дочь Сагрия, которые тоже должны были присутствовать на вечере, прислали записку, сообщающую о том, что дороги Карнеоласа замело, поэтому они прибудут несколько позже, глубокой ночью.
Красавица герцогиня этим вечером рассказывала о гостях, которые должны были посетить завтрашний рождественский ужин и сетовала на то, что государя Карнеоласа застигла в пути эта страшная метель. Герцог внимательно выслушивал своего ближайшего помощника Гайре Иэроса, который склонился к нему и что-то тихо говорил. На лбу герцога залегли глубокие мрачные морщины. Где-то в Атии или Карнеоласе было неспокойно.