Чиун ловко перепрыгнул через камни и устремился к Голландцу, не спуская глаз с его исполненной высокомерия фигуры, но не успел: вновь зазвучала музыка, и высоко в небе маленькая серебристая точка Венеры стала расти и расти, пока вершина горы не озарилась ослепительным светом.
Голландец торжествующе воздел кулаки.
— Сильнее всех!
Музыка зазвучала совсем нестерпимо, и под ногами его земля встала дыбом.
— Нет! — успел крикнуть Чиун, но было уже слишком поздно. Голландец провалился в разверзшийся кратер, и снизу донесся его прощальный вопль:
— Сильнее всех! Сильнее! Сильнее!
Вслед за ним стал падать и лежавший без движения Римо Уильямс. Когда обоих поглотила бездна, земля опять сомкнулась, и вокруг воцарилась могильная тишина. Смолкла и музыка.
Чиун бросился к тому месту, где только что была расщелина, и стал отчаянно рвать землю пальцами.
— Римо! Сын мой! — Он царапал ногтями землю, но она сомкнулась намертво.
Мастер Синанджу поник головой и долго сидел неподвижно. Потом он нацарапал на земле знак — разделенную надвое трапецию, символ Синанджу. Пусть им будет отмечено место последнего успокоения двух белых Мастеров Синанджу, на которых прервется династия.
С выражением покорности Мастер Синанджу поднялся, отряхнул землю со своего кимоно и тихонько прочел заупокойную молитву, затем повернулся, чтобы покинуть скалу Дьявола. Он вдруг обнаружил, что идти с пустыми руками еще тяжелее, чем нести на себе тело сына, ведь это означало оставить его здесь навеки.
Он вышел из крепости, и тут его остановил знакомый голос:
— Решил без меня уйти, папочка?
Чиун развернулся. От удивления морщины на его лице разгладились.
— Римо! — ахнул он. — Римо, сынок! Ты жив?
— Более или менее, — небрежно бросил тот. Лицо его было в поту и пыли, под мышкой он держал безжизненное тело в пурпурном шелке. Руки Перселла были связаны желтым кушаком.
— Но я видел, как вы оба провалились под землю!
— Это были не мы, — сказал Римо.
Он попробовал изобразить улыбку, но Чиун видел, что это дается ему с трудом. Мастер Синанджу подошел к Римо и пощупал его — сначала руку, потом лицо.
— Ты настоящий? Не жестокое видение, призванное усугубить мое горе?
— Настоящий!
— Но я видел, как этот негодяй тебя поборол!
Римо покачал головой.
— Ты видел то, что было у Голландца в воображении, что он хотел тебе внушить. Ты оказался прав, Чиун: он окончательно свихнулся. Помнишь тот момент, когда свет стал совсем нестерпим?
— Да.
— Вот тогда я его и сломил. И он это понял. Мне кажется, в тот момент он и спятил окончательно. Он понял, что не сможет победить. Мне это тоже было ясно. Он стоял на коленях — и вдруг обмяк. И тут же на его месте возник другой Голландец и другой я, и они стали биться. Когда я понял, что произошло, то отошел в сторону и так же, как ты, наблюдал.
— А бездна?
— Очередная игра воображения. Впрочем, в каком-то смысле ее можно считать реальной — это была бездна безумия, навсегда поглотившая Голландца. Единственное, что я сейчас твердо могу сказать: вот я, а вот — он.
— Он не умер? — удивился Чиун.
— Можно считать, что умер.
Римо положил Перселла на камень. Тот едва дышал, а в глазах еле-еле теплилась жизнь. Губы его шевельнулись.
— Он хочет что-то сказать, — заметил Чиун. Римо приник к кривящемуся рту Голландца.
— Я победил. Несмотря ни на что!
— Не дождешься! — сказал Римо.
Прежде чем в глазах его потух последний свет разума, Голландец резко выпрямился, как от разряда электрического тока.
— Теперь вам ни за что не спасти кандидатов в президенты! — И снова обмяк.
Чиун внимательно его осмотрел.
— Жив. Но судя по глазам, рассудок оставил его.
— Он больше не представляет для нас угрозы. Кажется, мне это удалось! Я остановил Голландца, а сам остался цел!
— Не будь таким хвастуном! Последнее слово еще может быть за ним.
— Если мы торопимся, — сказал Римо, сгребая Перселла, — не будем тратить зря время!
— Нет! — остановил его Чиун. — Вниз его понесу я. Я столько лет ждал искупления!
Они покинули скалу Дьявола, а высоко в безмятежном небе им светила ясным светом утренняя звезда.
Глава 36
Последние перед голосованием теледебаты двух претендентов транслировались в прямом эфире из студии на Манхэттене всеми без исключениями каналами. После того как ведущий представил кандидатов, вице-президент произнес вступительное слово, которое завершил уверением в том, что в случае его избрания все тайные операции американских спецслужб будут свернуты.
Губернатор Майкл Принсиппи начал свое выступление с того, что пообещал не оставить в федеральном бюджете ни одной закрытой статьи.
Посреди его речи все телевизионные экраны в Соединенных Штатах погасли.
Служба безопасности перекрыла на телестудии все входы и выходы. По периметру здания вместо обычных цементных блоков стояли бронированные лимузины — бампер к бамперу. Охрана была готова ко всему.
Ко всему, кроме поджарого белого мужчины и сухонького азиата, которые разом выскочили из подъехавшего такси, перемахнули через лимузины и, не спрашивая разрешения, промчались мимо охранников.
— Стоять! — раздалось им вслед вместе с предупредительными выстрелами.