После ухода русов боспорцы, причитая, начали наводить порядок в разгромленном и ограбленном городе. Когда вскрыли сараи, где были заперты заложники, не увезенные русами, и те наконец обрели свободу, в одном, ко всеобщему изумлению, обнаружился старейшина Охантей – весь в синяках и с двумя сломанными ребрами, но живой и не по кускам. Оказалось, его только избили, чтобы кричал погромче, а потом увели и заперли. Однако за дни господства русов Самкрай так привык к мысли о его страшной смерти, что теперь пошли слухи, будто его и правда изрубили, а потом оживили страшным колдовством идолопоклонников. В конце концов он перебрался с семьей в Дербент, спасаясь как от проклятых русов, так и от славы оживленного мертвеца.
Глава 15
Хельги так скоро избавил от себя боспорцев вовсе не по доброте сердечной. Торд Железная Шея прибыл к нему из-под Карши с вестью, что дела греков плохи: с севера, из степей за соленым Меотийским озером, пришло большое конное войско. Греки снимают осаду и уходят. А значит, пора и русам оставлять Самкрай.
Несколько дней их тяжело нагруженные лодьи шли на запад вдоль побережья Таврии. Всем хотелось домой – отдыхать и хвалиться славой и добычей. Русы и славяне ехали веселые: вражеский берег остался позади, опасность погибнуть в сражении, как казалось, миновала, впереди был лишь путь вдоль Таврии и по Днепру, а потом – веселые пиры у князя, похвальба славой и добычей, почетная, богатая жизнь. Молодые мечтали о женитьбе на невестах из уважаемых родов, зрелые – о хорошем хозяйстве для сыновей.
– Про нас, поди, и песни теперь сложат, да? – смеялись те, кто слышал дружинные сказания о походах Вещего. – «Как ходили мы во царство во Хазарское…»
Но Хельги остудил радостные ожидания.
– Возвращаться в Киев еще рано, – пояснил он как-то на стоянке. – Мы ходили на каганат, Ознобиша, не просто ради добычи. Весь этот поход был нужен для того, чтобы вынудить греков заключить с нами договор о торговле. Правда, Асмунд? Ради этого мы ввязались в их войну с каганом.
– Да, таково было условие греческих цесарей, – подтвердил Асмунд. – Василевсы хотели, чтобы мы напали на Самкрай, и после этого они обещали заключить с нами договор. И мы не можем сейчас ехать прямо домой. Сначала мы должны встретиться в Таврии с царевыми мужами, с Евтихием: пусть он подтвердит, что договор исполнен и на следующее лето греки в Царьграде ждут наше посольство.
Отроки и бояре приуныли, но уговор есть уговор, а Хельги был за князя: спорить с ним не приходилось. Однако Пестрянка, слышавшая разговоры Хельги, Асмунда и старших их оружников, знала, что дело еще сложнее. Если Песах, тудун Карши, с его конницей не ограничится тем, что отогнал греков от своей крепости, а пойдет следом за ними в Таврию, весьма возможно, что впереди ждут очередные битвы. И уже очень скоро.
– Как мы будем воевать с конницей? – говорил Асмунд, когда хёвдинги и бояре собрались на совет в тени под дикой сливой. – У нас был уговор только насчет Самкрая. Помогать грекам дальше мы не брались.
– Мы заключили с ними военный союз, и они могут потребовать от нас помощи до самого конца войны, – возражал Хельги. – Чем лучше мы покажем себя сейчас, тем более выгодных условий сможем требовать. Подумай об этом, Асмунд, ведь тебе и придется на другое лето ехать в Царьград!
– Почему это мне?
– А кому? – Хельги выразительно огляделся. – Ты думаешь, у Ингвара за зиму откуда-то возьмется еще целая дружина разумных и сведущих мужей?
– Из снега налепит, что ли? – усмехнулся Вермунд, которого воеводы держали при себе ради его опытности и знания языков.
– Ну… Свенельд… Мистина… Бояре киевские. Из дружины старшие…
– Асмунд, брат мой! – Хельги подался к нему ближе и положил руку на плечо. – Прости, но ты меня огорчаешь! Ты сражался за Самкрай, наверное, будешь сражаться с хазарами в Таврии. Твоими руками будет вспахано поле для будущей торговли и союза с греками. Неужели ты позволишь, чтобы урожай собирал кто-то другой – Свенельд, или наш зять Мистина, или Тормар, или Острогляд, или Грозничар? Мы с тобой своими мечами добудем право на этот договор, мы и получим всю честь и выгоду от его заключения. Никому иному мы ее не отдадим. Я, как твой брат, ради нашего рода не позволю тебе ее отдать. Где твое честолюбие? При такой отваге и уме, в коих никто не усомнится, у тебя его удивительно мало!
– Зато у тебя на двоих хватит! – Асмунд улыбнулся.