Наследство от Данаи

И вот пришел час, когда утром она не поднялась с постели. Отказалась от пищи, отвернулась к стенке и тяжело вздыхала.

Пришлось бабке Федоре вместо Витька забирать к себе обоих внуков, которые уже весело топотали в манеже ножками, разрабатывая их для хождения. С мальчиком проблем не было, он теперь все ел, успевай лишь отваривать и протирать. А Лючия неделю капризничала, плакала, не хотела есть того, что ей предлагали, потом привыкла и успокоилась.

Настал май с вездесущим цветением, тонким благоуханием и приятным теплом. Федора Бараненко позвала в гости и на помощь свою старшую сестру Оксану, и та скоро приехала из Ржева, обрадовавшись возможности понежиться на южном солнце. Стояла хорошая погода и Оксана была очень довольна отдыхом.

— Если не выгоните, то я тут побуду, пока внуки в детсад не пойдут, — разгулялась она. — А что? Федора, ты будешь готовить еду и гладить белье, а я — стирать, прибираться и с детьми возиться, — распределяла обязанности, отгребая от себя то, чего не любила делать.

Дом, в котором жила бабка Федора, достался ей в наследство от родителей, поэтому и для Оксаны он был отчим.

— Я хорошо помню времена, когда тебя здесь нянчила, — говорила гостя младшей сестре. — Ты была тихой и послушной, не то что эти егозята, — кивала на мазурят, и глаза ее при этом светились нежностью.

Есть женщины, которым дано от Бога любить материнство особой любовью. Их не страшат крик и кавардак, не утомляет домашняя работа, не портят настроение бессонные ночи. Возня с детьми — это единственно приемлемая для них стихия. К таким принадлежала и баба Оксана, в отличие, например, от Евгении Елисеевны, которая сознавалась:

— Я очень боюсь детей. Это такая тяжелая ноша, такая изнурительная, а страшнее всего, что пожизненная, — хотя свою первинку обожала.

Федора слушала сестрину болтовню и кивала головой.

— Ты в своем Ржеве все равно целыми днями дома сама сидишь, так уж лучше живи у меня. Они без тебя не пропадут, — имела в виду своих племянников, — выросли, слава богу. Зачем ты им нужна?

— Ты права.

Такие разговоры повторялись каждый вечер, когда малыши засыпали, а сестры чаевничали, слушали радио, вспоминали старину и строили планы на будущее. Энтузиазма им прибавляло то, что Юля потихоньку оправлялась от неизвестного недуга и уже через пару недель встала на ноги, к ней вернулся аппетит, воля к жизни.

— Все-все-все, — сказала она в конце июня маме и тетке. — Вы свое дело сделали, дали мне передышку. Детей приучили не капризничать, забавляться игрушками, не требовать от старших внимания к себе. Вот и хватит!

Но сестры настаивали на продолжении Юлиного отдыха и заверяли, что понянчатся с детьми до конца лета.

— Ты еще не восстановилась после перегорания молока, — в один голос доказывали они. — Погуляй, пока мы у тебя есть, поезжай с мужем на море, погости у его родственников, поешь фруктов, овощей, побалуй себя вкусными и приятными вещами.

На том и сошлись.

Однако, жизнь, как известно, без проблем не течет. Снова они не замедлили явиться. С июня начала болеть коровка Лиска, резко уменьшив надои молока. Баба Федора и Евгения Елисеевна спешно договорились кормить малышей от Марты, коровки их общей соседки Нестерихе. Договорились легко — как раз Нестериха потеряла постоянных заказчиков.

Оно бы и ничего, но очень хитрой была у Лиски болезнь — скотина с каждым днем таяла, не ела, неохотно двигалась, а скоро совсем перестала подниматься на ноги и наконец издохла. В селе поднялся переполох, ведь Лиска ходила в стадо. Пригласили ветеринара, проверили других коров. Все они оказались здоровыми, как и та, которой не стало.

— Не знаю, что сказать, — разводил руками Аркадий Серый, извиняясь перед бабой Ириной. — Ваша Лиска была абсолютно здорова.

— Чего же она окочурилась? — зычно выказывала недовольство Оксана Баранка, словно ей больше всех болело.

— Знаете, — повернулся к ней ветеринар. — У коров тоже есть нервная система. Ее могли испугать...

— Испугать? Корову?

— На это больше всего похоже, — настаивал на своей версии Аркадий Серый. — У нее был нервный стресс, перешедший в истощение.

Оксана перекрестилась, а потом стыдливо задержала руку в воздухе и перекрестила дохлую Лиску.

— Спаси, Господи, Лиску на том свете за ее добро, — сказала чистосердечно. — Сколько она кормила наших деток? — спросила у Ирины.

— Витька полгода, а Люду два месяца.

А еще через два месяца, в сентябре, так же издохла и Марта. Нестериха от горя сама чуть не отдала Богу душу, — она по наименьшим подсчетам на полтора-два года оставалась теперь без молока.

Павел Халдей выгодно купил на Терсянке — считай, за бесценок — двух крохотных телочек и подарил их пострадавшим женщинам — Ирине Хасенко и Нестерихе — в подарок за то, что помогали кормить Шуру.

— Жди теперь, пока подрастет моя Квитка, — плакалась Нестериха. — Еще неизвестно, какой она коровкой станет.

Марте повезло меньше, чем Лиске, — ее некому было оплакивать, кроме хозяйки, конечно, — Оксана Бараненко заболела и уже несколько дней не выползала на улицу.